сохраняют равновесие: как объект и здесь — только представление субъекта, так субъект, вполне растворяясь в созерцаемом предмете, сам делается этим предметом, ибо все сознание уже не что иное, как совершенно ясный образ последнего. Именно это сознание (если вообразить, что через него по очереди проходят все идеи, или ступени объектности воли) составляет, собственно, весь мир как представление. Отдельные вещи всех времен и пространств не что иное, как раздробленные законом основания (формой познания индивидуумов как таких) и потому омраченные в своей чистой объектности идеи. Как, при обнаружении идеи, в ней нельзя уже различить субъекта от объекта, потому что лишь в силу их взаимного восполнения и проникновения и возникает эта идея, адекватная объектность воли, действительный мир как представление — так и познающий и познаваемый индивидуум, как вещи в себе, тоже неотличимы тогда друг от друга. Ибо если совсем отвлечься от этого действительного мира как представления, то не останется ничего, кроме мира как воли. Воля — это «в себе» идеи, которая ее сполна объективирует; воля также и «в себе» отдельной вещи и познающего последнюю индивидуума, которые ее объективируют не сполна. Как воля вне представления и всех его форм, она одна и та же в созерцаемом объекте и в индивидууме, который, возносясь в таком созерцании, сознает себя чистым субъектом: поэтому объект и субъект в самих себе не отличаются друг от друга, так как в самих себе они — воля, которая здесь познает самое себя, и только в качестве способа, каким для нее совершается это познание, т. е. в явлении только, существуют при посредстве формы последнего, закона основания, множественность и различие. Насколько без объекта, без представления, я вовсе не познающий субъект, а лишь чистая слепая воля, настолько же, с другой стороны, без меня, как субъекта познания, познаваемая вещь не объект, а лишь чистая воля, слепой порыв. Эта воля в себе, т. е. вне представления, — одно и то же с моей собственной: только в мире как представлении, формой которого непременно является, по меньшей мере, субъект и объект, мы расходимся друг с другом, как познаваемый и познающий индивидуумы. Лишь только познание, мир как представление, устраняется, — не остается вообще ничего другого, кроме чистой воли, слепого порыва. Для того чтобы она, воля, получила объектность, сделалась представлением, необходимы зараз как субъект, так и объект; но для того, чтобы эта объектность была чистой, совершенной, адекватной объектностью воли, необходимы объект как
