весь мир, микрокосм, и вполне и всецело находит в себе самом обе стороны мира. И то, что он познает как свою сущность, исчерпывает и сущность всего мира, макрокосма: и мир, следовательно, как и он сам, сполна воля и сполна представление, и больше не остается ничего. Мы видим, таким образом, что здесь совпадают между собою философия Фалеса, созерцавшая макрокосм, и философия Сократа, созерцавшая микрокосм, так как предмет обеих оказывается одним и тем же.
Но большую законченность, а потому и бо́льшую убедительность приобретет изложенное в первых двух книгах — при посредстве двух следующих, где, я надеюсь, иные вопросы, которые, быть может, до сих пор ясно или смутно возникали перед нами, тоже найдут себе удовлетворительное решение.
Покамест же остановимся нарочно на рассмотрении одного из таких вопросов, потому что он, собственно говоря, может возникать лишь до тех пор, пока мы еще не проникли всецело в смысл предыдущего изложения, и он в этом смысле может способствовать его уяснению. Он заключается в следующем. Каждая воля — это воля к чему-нибудь: она имеет объект, цель своего хотения; так чего же в конце концов хочет или к чему стремится та воля, которую представляют нам внутренней сущностью мира? Этот вопрос, как и многие другие, основан на смешении вещи в себе с явлением. Только на последнее, а не на первую распространяется закон основания, видом которого и служит закон мотивации. Основание можно всюду указывать только для явлений как таких, для отдельных вещей, но никогда нельзя его искать для самой воли или для идеи, в которой она адекватно объективируется. Так, можно спрашивать о причине каждого отдельного движения или вообще изменения в природе, т. е. о состоянии, которое это изменение неминуемо вызвало; но никогда нельзя искать причины для самой силы природы, которая обнаруживается как в данном, так и в бесчисленных сходных явлениях: поэтому — совершенная бессмыслица, вытекающая из недостатка сообразительности, спрашивать о причине тяжести, электричества и т. д. Только в том случае, если бы показано было, что тяжесть, электричество не первичные и самостоятельные силы природы, а лишь способы проявления более общей, уже известной силы ее, — только тогда можно было бы спрашивать о причине, почему эта сила природы вызывает здесь явления тяжести, электричества. Обо всем этом подробно сказано выше. Точно также всякий волевой акт познающего индивидуума (который сам — лишь проявление воли, как вещи в себе)
