силу, которая движет и живит растение, и ту силу, которая образует кристалл, и ту, которая направляет магнит к северу, и ту, которая встречает его ударом при соприкосновении разнородных металлов, и ту, которая в сродстве материальных веществ проявляется как отталкивание и притяжение, разделение и соединение, и, наконец, как тяготение, столь могуче-стремительное во всей материи, влекущее камень к земле и землю к солнцу, — все это признает он различным лишь в явлении, а в своей внутренней сущности тождественным с тем самым, что ему непосредственно известно так интимно и лучше всего другого, и что в наиболее ясном своем обнаружении называется волей. Только в силу этого размышления мы и не останавливаемся дольше на явлении, а переходим к вещи в себе. Явление значит представление и больше ничего: всякое представление, какого бы рода оно ни было, всякий объект — явление. Но вещь в себе — это только воля, которая, как такая, вовсе не представление, а нечто toto genere от него отличное: она то, чего проявлением, видимостью, объектностью служит всякое представление, всякий объект. Она — самая сердцевина, самое зерно всего частного, как и целого; она проявляется в каждой слепо действующей силе природы, но она же проявляется и в обдуманной деятельности человека: великое различие между первой и последней касается только степени проявления, но не сущности того, что проявляется.
Эта вещь в себе (удержим кантовский термин, как устойчивую формулу), которая, как такая, никогда не бывает объектом (потому что всякий объект — лишь ее проявление, а уже не она сама), эта вещь должна была, для того чтобы сделаться все-таки объективно мыслимой, заимствовать себе название и понятие у какого-нибудь объекта, у чего-нибудь данного объективно, следовательно — у какого-либо из своих проявлений; но последнее, для того чтобы послужить объясняющим моментом, должно из всех ее проявлений быть самым совершенным, т. е. самым ясным, наиболее развитым, непосредственно освещенным силой познания: такое проявление — это именно человеческая воля. Надо однако заметить, что мы конечно пользуемся лишь denominatione а potiori, вследствие чего понятие воля получает бо̀льший объем, чем оно имело до сих пор. Познание тождественного в разных явлениях и разного в сходных и служит, как это столь часто замечает Платон, условием философии. Но до сих пор тожде-
