всем направлениям, выходя далеко за пределы настоящего и действительного. Итак, чем в пространстве и для чувственного познания является глаз, то, до известной степени, во времени и для внутреннего познания представляет собою разум. Но как видимость предметов получает свою цену и значение только оттого, что дает знать об их осязательности, так и все достоинство абстрактного познания непременно заключается в его отношении к наглядному. Вот почему простой человек всегда придает гораздо больше значения непосредственно и наглядно познанному, чем отвлеченным понятиям, одной только мысли: эмпирическое познание он предпочитает логическому. Противоположную склонность питают те, кто больше живет словом, чем делами, глубже вникал в бумагу и книги, чем в действительный мир, и окончательно вырождаясь, становится педантом и буквоедом. Только этим и объясняется, как Лейбниц и Вольф со всеми своими последователями могли до такой степени заблуждаться, что, по стопам Дунса Скотта, считали наглядное познание лишь за спутанное абстрактное! К чести Спинозы я должен напомнить, что его более здравый смысл объяснял, наоборот, происхождение всех общих понятий из смешения наглядно познанного (Eth. II, prop. 40, Schol. 1). Это же извращенное понимание создало и то, что в математике отвергли свойственную ей очевидность, для того чтобы поставить на ее место только логическую; что вообще всякое не отвлеченное познание обозначили широким именем чувства и отнеслись к нему с пренебрежением; что, наконец, кантовская этика провозгласила не имеющей никакой цены и заслуги, как простое чувство и порыв, чистую, непосредственно под внушением данных обстоятельствах побуждающую к справедливым и благим поступкам добрую волю и соглашалась моральную ценность признавать только за такими поступками, которые вытекают из отвлеченных принципов.
Возможность всестороннего обзора жизни в ее целом, составляющая, благодаря разуму, преимущество человека перед животными, можно сравнить также с геометрическим, неокрашенным, отвлеченным, уменьшенным очерком его жизненного пути. Человек в этом смысле так относится к животному, как капитан, с помощью морской карты, компаса и квадранта хорошо знающий свой путь и каждое место на море, — к невежественным матросам, которые видят только волны да небо. И замечательно, даже изумительно, как человек, рядом со своей жизнью in concreto, всегда ведет еще другую жизнь — in abstracto. В первой он отдан на произвол всем бурям действительности и влиянию
