такой настоятельной, что Спиноза никогда не решается сказать просто causa, или же ratio, а всякий раз принужден говорить: ratio seu causa, и этот оборот встречается здесь для прикрытия подлога на одной странице восемь раз. То же самое делал уже Декарт в приведенной выше аксиоме.
Таким образом, пантеизм Спинозы собственно только реализация онтологического доказательства. Вполне принимает он названный выше онтотеологический закон Декарта: «самая безмерность природы Бога является причиной или основанием (causa sive ratio), вследствие которых Он не нуждается ни в какой причине для своего существования»; вместо Deus говорит он всегда (в начале) substantia, а потом заключает: «сущность субстанции необходимо предполагает существование, и следовательно субстанция будет причиной самой себя (causa sui)» (Этика, ч. I, теор. 7). И вот, значит, тем же аргументом, каким Декарт доказывал существование Бога, доказывает он абсолютно-необходимое существование мира, который, следовательно, не нуждается в Боге. Еще яснее выводит он это во второй схолии к 8-й теореме: «так как в природу субстанции входит существование, то ее определение должно заключать в себе необходимое существование, и поэтому уже из простого определения ее следует заключать об ее существовании». А этой субстанцией, как известно, является мир. В том же смысле говорит он в доказательстве к 24-й теореме: «то, природа чего, рассматриваемая сама в себе (т. е. определение), заключает в себе существование, служит причиной самого себя».
Итак, то, что Декарт установил только идеально, только субъективно, т. е. исключительно для нас, исключительно в целях познания, именно для доказательства бытия Божьего, — то Спиноза понял реально и объективно, как действительное отношение Бога к миру. У Декарта в понятии Бога лежит существование, которое и становится поэтому аргументом в пользу Его действительного бытия: у Спинозы Бог заключен в самом мире. Таким образом, то, что у Декарта было только основой познания, Спиноза делает основанием реальности: если первый учил в онтологическом доказательстве, что из essentia Бога следует Его ехistentia, то последний выводит отсюда causam sui и ничтоже сумняшеся открывает свою Этику словами: «под причиною самого себя я разумею то, сущность чего (essentia, т. е. понятие) заключает в себе существование», — не внемля Аристотелю, который взывает к нему: το δ’ειναι ουκ ουσια ουδενι..! Здесь мы имеем самый очевидный подмен основания причиной. И если неоспино-
