связи между собою, которая, правда, несколько ослаблена, но пробелы которой всецело заполнит воспоминание о первом томе, если его хорошо усвоить; кроме того, такой читатель всюду найдет ссылки на соответственные места первого тома, в котором я, с этой целью, отделы, в первом издании отмеченные только разделительными линиями, во втором издании снабдил цифрами параграфов.
Уже в предисловии к первому изданию я указал, что моя философия исходит из кантовской и поэтому предполагает основательное знакомство с нею: я повторяю это здесь, ибо учение Канта производит в каждом уме, его постигнувшем, такой великий и коренной переворот, что его можно считать духовным возрождением. Только это учение одно в силах действительно устранить врожденный интеллекту и вытекающий из его первоначального строя реализм, — для чего недостаточно было ни Беркли, ни Мальбранша, ибо они рассматривали вопрос очень обще, между тем как Кант входит в частности и притом делает это так, что не имеет себе ни образца, ни подражания и оказывает на ум совершенно особое, можно сказать, непосредственное действие: в результате последнего ум испытывает глубокое разочарование и начинает видеть все вещи в другом свете. Но лишь через это становится он восприимчив для более положительных разъяснений, которые я могу предложить. Кто же не овладел кантовской философией, тот, что бы ни служило другим предметом его занятий, находится как бы в состоянии невинности, т. е. остается в плену у того естественного и младенческого реализма, в котором мы все родились и который делает способным ко всему возможному, — только не к философии. Поэтому такой человек относится к первому, как несовершеннолетний к взрослому. То, что эта истина в наши дни звучит парадоксом (чего совершенно не могло бы случиться в первые тридцать лет после появления Критики разума), — объясняется вот чем: с тех пор выросло поколение, которое Канта собственно не знает, ибо для этого мало беглого, нетерпеливого чтения или передачи из вторых рук. А это в свою очередь происходит оттого, что, благодаря дурному руководству, это поколение загубило свое время на философемы ординарных, т. е. непризванных голов или даже пустозвонных софистов, которых перед ним непростительно восхваляли. Отсюда путаница в основных понятиях и вообще то несказанно-грубое и нелепое, что выглядывает из-под оболочки деланности и претенциозности в собственных философских опытах наших таким образом
