Не современникам, не соотечественникам — человечеству передаю я ныне законченный труд свой, в уповании, что он не будет для него бесполезен, хотя бы ценность его была признана поздно: таков везде жребий всего достойного. Ибо только для человечества, не для мимолетного поколения, занятого своей недолговечной мечтой, могла моя голова, почти против моей воли, в течение долгой жизни беспрерывно продолжать свою работу. Недостаток сочувствия к последней за это время не мог затмить передо мною ее достоинства, ибо я беспрестанно видел, как лживое, дурное и, наконец, нелепое и бессмысленное[1] пользовалось всеобщим уважением и почетом; и я думал: если бы те, кто способен узнавать подлинное и истинное, не были так редки, что можно в течение целых двадцати лет тщетно искать их своими взорами, то и тех, кто в состоянии творить подлинное и истинное, не было бы так мало, чтобы их создания могли впоследствии составить исключение из тленности земных вещей,— иначе потеряна была бы живительная надежда на потомство, в которой для собственной поддержки нуждается всякий, кто поставил себе возвышенную цель. И тот, кто серьезно замышляет и творит дело, которое не ведет к материальной пользе, никогда не должен рассчитывать на сочувствие современников. Зато, в большинстве случаев, он увидит, что самозванная внешность такого дела имеет между тем значение в мире и пользуется текущим днем: и это в порядке вещей. Ибо само подлинное дело и целью своею должно иметь само себя: иначе оно не может быть успешно, так как всюду каждый посторонний умысел грозит опасностью мысли. Вот почему, как об этом постоянно свидетельствует история литературы, все достойное требовало для своего признания много времени, в особенности если оно принад-
- ↑ Гегелевская философия.
