ляется на бесплодное изучение бесконечных и бездарных писаний таких личностей и бесполезно расточает короткое, драгоценное время, уделенное ей для высшего образования, — вместо того, чтобы посвятить его действительному обучению, какое предлагают творения столь редких, настоящих мыслителей, этих истинных исключений среди людей, этих «rari nantes in gurgite vasto», которые в течение веков только однажды всплывают здесь и там, ибо природа сотворила каждого в их роде только по одному, а затем «разбила форму». Не безразлично и для нашего юношества протекла бы жизнь этих мужей, если бы их значения для него не скрывали обманом безмерно вредоносные глашатаи дурного, эти сочлены великого сообщества и землячества будничных голов, которое процветает во все времена и высоко развевает свое знамя, — постоянный враг великого и истинного, презирающих его. Благодаря этим господам и их деятельности, современная эпоха до такой степени опустилась, что кантовская философия, которую наши отцы постигали только после многолетнего серьезного изучения и целой великого напряжения, опять стала чуждой нынешнему поколению, и оно стоит перед ней, как ονος προς λυραν, и отваживается только делать на нее грубые, нелепый, неуклюжие нападки, подобно варварам, бросающим каменья в чуждое для них изваяние греческого бога. При таком положении вещей я вынужден теперь сторонникам непосредственно познающего, внемлящего, созерцающего, короче — из собственных средств материальные познания доставляющего разума, порекомендовать, как нечто для них новое, первую книгу уже 150 лет всемирно-знаменитого сочинения Локка, направленную именно против всяких врожденных познаний; в особенности, §§ 21—26 третьей главы ее. Ибо хотя Локк в своем отрицании всех врожденных истин заходит слишком далеко, распространяя его и на формальные познания (что впоследствии блестяще исправил Кант), — все-таки по отношению ко всем познаниям материальным, т. е. имеющим содержание, он безусловно и неоспоримо прав.
Я говорил уже об этом в своей Этике, но должен здесь повторить, так как, по испанской пословице, нет более глухого, чем тот, кто не хочет слышать: если бы разум был способностью, приноровленной к метафизике, доставлял познания в их содержании и поэтому снабжал решениями, переходящими за все возможные пределы опыта, то в человеческом роде непременно должно было бы царить такое же единомыслие в вопросах метафизических и религиозных (ведь это одни и те же), как и в вопросах математических, так что всякого, кто в своих
