эта эпиграмма субсумирует под понятие пастуха, бодрствующего над заснувшим стадом, — скучного проповедника, который усыпил свою паству и продолжает себе бормотать никем не слушаемый. Аналогичная надпись на могиле врача: «здесь лежит он, как герой, а сраженные им лежат вокруг него» субсумирует под славное для героя понятие «почиющего среди убиенных врача, который должен спасать чужую жизнь. — Очень часто острота заключается в каком-нибудь одном, выражении, где есть только намек на то понятие, под которое можно субсумировать данный случай, но которое совершенно разнородно с последним во всех остальных отношениях. Так, например, в Ромео и Джульете, жизнерадостный, по только что смертельно раненый Меркуцио отвечает своим друзьям, которые обещают известить его на следующий день: «да, приходите, — вы найдете во мне спокойного человека»: под это понятие здесь подводится мертвый; а по-английски сюда присоединяется еще игра слов, так как a grave man означает одновременно и серьезного человека, и человека могилы. — В таком же роде — известный анекдот об актере Унцельмане: однажды, после того как в берлинском театре строго запретили всякие импровизации, ему пришлось появиться на сцене верхом; при этом как раз около рампы лошадь стала бросать помет; уже одно это вызвало смех публики, но он еще более усилился, когда Унцельман обратился к лошади: «что ты делаешь! разве ты не знаешь, что импровизация нам воспрещена?» Здесь подведение разнородных вещей под одно более общее понятие весьма ясно, и оттого острота вышла чрезвычайно меткой, а вызванный его эффект смешного — крайне сильным. — Сюда же относится газетное известие из Галле, в марте 1851 г.: «жидовская шайка мошенников, как мы уже упомянули, опять водворена у нас с должным аккомпанементом». Это подведение полицейского конвоя под музыкальный термин очень счастливо, хотя и приближается уже к простой игре слов. — Напротив, совершенно соответствуют тому роду смешного, о котором здесь идет речь, следующие факты и остроты. Сафир, в литературной полемике с актером Анжели, характеризует последнего как «одинаково великого и духом, и телом Анжели»: здесь, благодаря известной всему городу тщедушной фигуре актера, очевидна сделанная подстановка необыкновенно-малого под понятие «великого». Тот же Сафир называет арии новой оперы «добрыми старыми знакомыми», т. е. под такое понятие, которое в других случаях является рекомендацией, субсумирует именно отрицательное свойство. О даме, на благосклонность которой имеют влияние подарки,
