а рассудок — наглядных представлений, это понял уже князь-схоластик Пико де Мирандола: в своей книге De imaginatione, с. 11 он тщательно отделяет рассудок от разума и последний считает способностью дискурсивной, свойственной человеку, а первый — способностью интуитивной, родственной познаванию ангелов и даже Господа Бога. И Спиноза совершенно правильно характеризует разум, как способность создавать общие понятия: Этика, II, теор. 40, схол. 2. — Об этом не стоило бы и говорить, если бы не те фарсы, которые компания философских дел мастеров в Германии за последние пятьдесят лет дружно разыгрывала с понятием разума. С бесстыдной наглостью пытались они контрабандно провезти под этим именем совершенно вымышленную способность непосредственных, метафизических, так называемых — сверхчувственных познаний; действительный же разум они прозвали рассудком, а настоящий рассудок, им самим вполне чуждый, они вовсе просмотрели и приписали его интуитивные функции — чувственности.
Во всех делах этого мира каждая помощь, каждая польза и каждое преимущество неминуемо связаны и с новым вредом: так и разум, дающий человеку столь великие преимущества сравнительно с животными, влечет за собою и специфические невыгоды и открывает человеку такие ложные дороги, на которые животное никогда не может попасть. Благодаря разуму, над волей человека приобретает власть совершенно новая категория мотивов, животному недоступная, — именно, мотивы абстрактные, чистые мысли, которые далеко не всегда извлекаются из собственного опыта, а часто приходят к человеку только путем чужих речей и примеров, силой традиции и письменности. Сделавшись доступен для мысли, человек в то же время подпал заблуждению. А каждое заблуждение должно рано или поздно принести свой вред, — и тем больший, чем больше было оно само. Индивидуальное заблуждение тот, кто его питает, должен когда-нибудь искупить, и часто платит он за него дорогою ценой; то же самое, но в более широких размерах, относится и к общим заблуждениям целых народов. Поэтому нельзя достаточно повторять, что всякое заблуждение, где бы мы его ни встретили, надо преследовать и искоренять, как врага человечества, и что не может быть привилегированных и тем менее санкционированных заблуждений. Долг мыслителя бороться с ними, хотя бы человечество, подобно больному, к наросту которого прикасается врач, громко кричало при этом.
Животное никогда не может далеко уклониться от путей при-
