(αχαριστειν τῳ δημιουργῳ) и то ослушание, с каким они отклоняют от себя его дары (δἰ αντιταξιν προς τον δημιουργον, την χρησιν των κοσμικων παραιτουμενοι). И трагики тоже в этом отношении подготовили путь энкратитам (в ущерб их оригинальности) и проповедовали то же самое: именно, оплакивая бесконечную горесть бытия, они прибавляли, что было бы лучше не рождать для подобного мира детей; это Климент опять подтверждает прекрасными цитатами из трагиков и вместе с тем обвиняет пифагорейцев, что они по тем же основаниям воздерживались от полового наслаждения. Но все это нисколько его не смущает: он остается при своем убеждении, будто все эти люди своим воздержанием грешили против Демиурга, так как они учили, что не следует вступать в брак, рождать детей, не следует посылать в мир новых страдальцев и подбрасывать смерти новую пищу (δἰ εγκρατειας ασεβουσι εις τε την κτισιν και τον ἁγιον δημιουργον, τον παντοκρατορα μονον ϑεον, και διδασκουσι μη δειν παραδεχεσϑαι γαμον και παιδοποιϊαν, μηδε αντεισαγειν τῳ κοσμῳ δυστυχησοντας ἑτερους, μηδε επιχορηγειν ϑανατῳ τροφην. с. 6).
По-видимому, ученый Климент, сетуя на «εγκρατεια», не предчувствовал, что непосредственно за его временем безбрачие в христианском духовенстве будет все более и более распространяться и, наконец, в XI веке возвысится на степень закона, так как оно, по мнению католической церкви, соответствует духу Нового Завета. Этот дух гностики восприняли глубже и поняли лучше, нежели Климент, который больше был евреем, чем христианином. Взгляды гностиков очень ясно выступают в начале девятой главы Στρωματα, где из египетского евангелия приводится следующая цитата: αυτος ειπεν ὁ Σωτηρ, „ηλϑον καταλυσαι τα εργα της ϑηλειας·“ ϑηλειας μεν, της επιϑυμιας. εργα δε, γενεσιν και φϑοραν (они говорят, что Спаситель сказал: Я пришел разрешить дела женщины, — женщины, т. е. вожделения; дела, т. е. рождение и смерть); особенно же — в конце тринадцатой и в начале четырнадцатой главы. Церковь, разумеется, должна была позаботиться о том, чтобы установить такую религию, которая могла бы существовать и держаться в мире, как он есть, и среди людей; вот почему она и провозгласила гностиков еретиками. — В конце VII главы наш автор противопоставляет индусский аскетизм, как дурной, христианско-иудейскому аскетизму; причем ясно проступает коренная разница в духе обеих религий. Именно, в иудействе и христианстве все сводится к повиновению или к неповиновению божественным заповедям, — ὑπακοη και παρακοη, как это подобает нам, тварям, ἡμιν, τοις πεπλασμενοις ὑπο της του
