рованная воля, т. е. человек и животное, совершают свое вступление в мир через врата половых органов.
Утверждение воли к жизни, которое, таким образом, имеет свой центр в акте рождения, для животного неизбежно. Ибо только у человека воля, эта natura naturans, достигает сознательности. Достигнуть сознательности это значит: познавать не только ради минутных потребностей индивидуальной воли, для удовлетворения настоятельной нужды и ее текущего момента, как это бывает у животного, соразмерно степени его совершенства и его потребностей, всегда идущих параллельно; это значит обрести большую широту познания — путем отчетливых воспоминаний о прошлом, приблизительной антиципации будущего и, следовательно, всестороннего проникновения в индивидуальную жизнь, свою и чужую, и в бытие вообще. Действительно, жизнь всякого животного вида за все тысячелетия его существования, до известной степени подобна одному мгновению, ибо эта жизнь представляет собою сознание только одного настоящего, без всякого сознания прошедшего и будущего, т. е. смерти. В этом смысле ее надо рассматривать как неподвижное мгновение, как некоторое Nunc stans. Здесь, кстати, мы видим самым явственным образом, что вообще непосредственной формой жизни, или проявления сознающей воли, прежде всего служит одно только настоящее: прошедшее и будущее присоединяются только у человека, и притом лишь в виде понятия, познаются in abstracto, и в лучшем случае на них бросают свет образы фантазии. Итак, когда воля к жизни, т. е. внутренняя сущность природы, в беспрерывном стремлении к совершеннейшей объективации и к совершеннйшему наслаждению пройдет всю лествицу животного царства — а это часто совершается в многократных сменах преемственных, опять и опять возникающих генераций животного мира на одной и той же планете, — она в конце концов, в существе, одаренном разумностью, в человеке, достигает сознательности. И вот здесь, на этой стадии, она задумывается: здесь возникает перед нею вопрос, откуда и для чего все это и, главным образом, окупаются ли чем-нибудь все труды и скорби ее жизни, ее усилий? le jeu vaut-il bien la chandelle? Поэтому именно здесь находится тот пункт, где она, при свете ясного познания, определяет себя к утверждению или отрицанию воли к жизни, — хотя последнее она обыкновенно может ввести в сознание только под какой-нибудь мифической оболочкой. Вот почему у нас нет оснований предполагать, что где-либо дело может еще дойти до более высоких степеней объективации воли, — здесь последняя достигает уже своего апогея.
