поэтому она еще и теперь исповедуется во всей неисламизированной Азии, т. е. среди большей половины человеческого рода; она имеет там силу глубочайшего убеждения и оказывает невероятно-могучее влияние на практическую жизнь. Точно также была она и верой египтяи, от которых ее с восторгом переняли Орфей, Пифагор и Платон; в особенности же придерживались ее пифагорейцы. А то, что ее исповедовали и в греческих мистериях, — это неоспоримо вытекает из девятой книги Законов Платона (р. 38 et. 42, ed. Bip.). Немезий говорит даже: „без исключения, все греки, которые признавали бессмертие души, думали, что она переносится из одного тела в другое“ (De nat. hom., с. 2). Точно также учение метемпсихозы содержится и в Эдде, именно в Волуспе. Не в меньшей степени было оно и основным принципом религии друидов. (Caes. De bello Gall., VI. — A. Pictet, Le mystère des Bardes d’île de Bretagne, 1856). Даже одна магометанская секта в Индостане, бохрах, о которых обстоятельно повествует Кольбрук в Asiat-res., Vol. 7. р. 336 sqq., верует в метемпсихозу и потому воздерживается от всякой мясной пищи. Даже у американских и негритянских народов, даже у австралийцев находятся следы этого учения, как это можно видеть из английской газеты The Times, от 29 января 1841 г.: в этом номере дается тщательное описание казни двух австралийских дикарей, преданных ей за поджог и убийство, и мы читаем: „младший из них встретил свою участь ожесточенно и мужественно: его мысли были направлены на месть, — по крайней мере единственные слова его, которые можно было понять, гласили, что он воскреснет в виде „белого“, и это придавало ему мужества“. Точно также и в книге Унгевиттера „Австралия“, 1853 г., сообщается, что папуасы в Новой Голландии считают белых своими же родственниками, вернувшимися на свет. Все это показывает, что вера в метемпсихозу представляет собою естественное убеждение человека, когда он отдается непредвзятому размышлению о жизни. Именно эта вера является действительно тем, за что Кант незаконно выдает свои три мнимые идеи разума, — т. е. философемой, прирожденной человеческому разуму и вытекающей из его собственных форм; и если где-нибудь мы ее не находим, то это значит, что она вытеснена иного рода учениями положительной религии. И я замечал, что она сейчас же оказывает непосредственно-убедительное влияние на всякого, кто только впервые услышит о ней. Послушайте, например, как серьезно высказывается о ней даже Лессинг в последних семи параграфах своего „Воспитания человечества". И Лихтенберг в своей самохарактеристике гово-
