априорный и антиципирующий характер, тем не менее жизнь, определенность и широту почерпает оно только из опыта.
Опираясь на нашу предыдущую книгу и на следующую ниже главу 44-ую, мы можем подвернуть еще более глубокому анализу то изумительное чувство красоты, которое отличало греков и из всех народов мира сделало их одних способными постигнуть истинный, нормальный тип человеческого лица и явить его образцом красоты и грации в подражание всем грядущим столетиям. Именно, я скажу так: то, что, неотделенное от воли, составляет половой инстинкт с его строгим выбором, т. е. половую любовь (которая, как известно, у греков подвергалась значительным извращениям), — это самое, когда оно в случае необычного развития и преобладания интеллекта отрешается от воли и все-таки сохраняет свою силу, становится объективным чувством красоты человеческого образа, чувством, которое прежде всего служит мерилом художественной оценки, но в своем дальнейшем развитии может доходить и до того, что художник начинает обретать и воплощать в своих творениях нормы всех частей и пропорций тела: так это было у Фидия, Праксителя, Скопаса и т. д. Тогда именно осуществляется то, что говорит Гете устами своего художника:
|
Умом богов, десницей человека, |
И новая аналогия: то, что, неотделенное от воли, образует только житейскую мудрость, — это самое, когда оно в силу необычного преобладания интеллекта отрешается от воли, дает поэту способность объективного, драматического изображения.
Новая скульптура, что бы она ни создавала, аналогична новой латинской поэзии: подобно ей, она представляет собою дитя подражания и возникла из воспоминаний прежней эпохи. Если же она осмеливается быть оригинальной, она сейчас же сбивается с пути и вместо пропорций тела, завещанных древними, берет себе образцом неудачные формы природы, какие случайно попадаются ей на глаза в данный момент. Канову, Торвальдсена и много других можно сравнить с Иоанном Секундом и Овеном. Так же точно обстоит дело и с архитектурой; но здесь причина этого заключается в самой природе названного искусства, чисто-эстетическая сторона которого незначительна по своему объему и уже исчерпана древними; вот почему современный архитектор может проявить себя только мудрым применением древних уставов; и он должен знать, что он всякий раз настолько уда-
