множественности. Это я достаточно выяснил в § 25 первого тома. Мне остается добавить здесь лишь несколько соображений, подтверждающих и разъясняющих эту истину.
Всякий совершенно непосредственно познает только одно существо — свою собственную волю в самосознании. Все же другое мы познаем лишь косвенно и судим о нем по аналогии с волей, и эту аналогию каждый из нас проводит тем дальше, чем глубже его мысль. Уже и это обстоятельство в своей глубочайшей основе вытекает из того, что, собственно говоря, есть только одно существо: иллюзия множественности (Майя), обусловленная формами внешнего, объективного восприятия, не могла найти себе доступа в глубину естественного сознания, и оттого последнее всегда знает только одно существо.
Когда мы подумаем о бесконечно-дивном совершенстве творений природы, которое сказывается даже в последних и мельчайших организмах, например — в оплодотворяющих органах растений или во внутренней структуре насекомых, и осуществляется с такой беспредельной заботливостью и таким неутомимым усердием, точно данное создание природы представляет собою ее единственное творение,на которое поэтому она и могла обратить все свое искусство и силу; когда мы увидим однако, что это совершенство бесконечное число раз повторяется в каждом отдельном из бесчисленных индивидуумов каждого рода и нисколько не меньше заботливости потрачено на него в тех организмах, которые обитают где-нибудь на самом одиноком и заброшенном уголке земли, куда не проникал еще ничей глаз; когда мы углубимся как можно дальше в связь частей любого организма и однако ни разу не встретим там ничего простого и предельного, — и уж подавно ничего неорганического; когда мы с изумлением подумаем о целесообразности всех частей организма, которой обязано своим существованием целое и благодаря которой всякое живое существо само по себе есть нечто совершенное; когда мы вспомним при этом, что каждый из этих шедевров, даже существующих очень недолго, был уже бессчетное число раз воспроизведен снова и снова и тем не менее всякий единичный представитель своей категории, всякое насекомое, всякий цветок, всякий лист так же старательно отделаны, как отделаны были первые экземпляры всех этих существ, так что природа нисколько не утомляется, никогда не работает как попало, но одинаково-терпеливой рукою мастера выполняет свое последнее произведение, как и первое, — тогда мы поймем, во-первых, что всякое человеческое искусство не только по степени, но и по характеру
