даря, наконец, этой операции рассудка, мы на основании пяти различных данных, которые Рид описывает весьма отчетливо и хорошо, определяем в непосредственном воззрении величину и расстояние. Все это, как и доказательства, неопровержимо выясняющие интеллектуальность воззрения, я изложил уже в 1816 году в своем трактате о зрении и цветах (второе издание 1854 г.); в значительно дополненном виде я сделал это в появившейся пятнадцать лет спустя и исправленной переработке названного сочинения, на латинском языке, которая под заглавием Theoria colorum physiologica eademque primaria напечатана в третьем томе изданной в 1830 г. Юстусом Радиусом книги Scriptores ophthalmologici minores; но подробнее и основательнее всего это сделано мною во втором издании моего трактата О законе основания, § 21. Туда я и отсылаю читателя за данными по поводу этого важного вопроса, а здесь не буду вдаваться в излишние пояснения.
Но одно замечание, примыкающее к эстетической области, я позволю себе вставить здесь. Вследствие доказанной интеллектуальности воззрения, вид красивых предметов, например, пейзаж, тоже представляет собою мозговой феномен. Чистота и совершенство такого зрелища зависят поэтому не от одного только объекта, но и от свойств мозга, — именно, от формы и величины последнего, от тонкости его тканей и от живости его функций, зависящей от энергии пульса в мозговых сосудах. Вот почему образы одного и того же ландшафта наверное выходят в разных головах, даже при одинаковой остроте глаз, столь же различными, как, например, первый и последний оттиск много послужившей медной доски. На этом основаны значительные различия в способности наслаждаться красотою природы и, следовательно, в способности к ее воспроизведению, т. е. к созиданию подобного же мозгового феномена, но совершенно иными средствами, — именно, путем красочных пятен на полотне.
Впрочем, основанная на полной интеллектуальности воззрения кажущаяся непосредственность его, в силу которой мы, как говорит Эйлер, воспринимаем самые вещи и притом как лежащие вне нас, встречает себе аналогию в том, как мы ощущаем члены нашего собственного тела, — в особенности если они болят у нас (а большей частью только в этом случае мы их и ощущаем). Именно: подобно тому как мы представляем себе, что воспринимаем вещи непосредственно там, где они находятся, между тем как на самом деле это происходит в мозгу, — точно также мы думаем, что ощущаем боль какого-нибудь члена в нем са-
