снабжает умственными способностями лишь настолько, насколько это необходимо для сохранения особи и рода. Ибо великие и, благодаря самому их удовлетворению, беспрестанно расширяющиеся потребности человечества делают неизбежным то, что значительно большая часть последнего проводит свою жизнь в грубо-физическом и совершенно механическом труде, — на что же таким людям пригодились бы живой дух, пылкая фантазия, утонченный рассудок, проницательность и остроумие? Все это только сделало бы их бесполезными и несчастными. Вот отчего природа наименее расточительно обошлась с самым драгоценным из своих созданий. Для того чтобы уберечься от несправедливых оценок, мы должны были бы именно с этой точки зрения предъявлять свои требования к умственным порождениям людей вообще; например, ученых, кои в большинстве случаев делаются такими в силу чисто внешним побуждений, нам следует рассматривать прежде всего как людей, которых природа, собственно говоря, предназначала к земледелию; даже и профессоров философии должно мерить подобной же мерой, и тогда мы нашли бы, что их произведения отвечают всем справедливым требованиям.
Достойно замечания, что, на юге, где бремя жизни меньше тяготеет над человечеством и оставляет больше досуга, — сейчас же становятся живее и тоньше и умственные способности, даже у массы.
В физиологическом отношении замечательно то, что перевес вещества головного мозга над веществом мозга спинного и нервов, который, по остроумному открытию Земмеринга, является правильным и ближайшим мерилом для степени интеллигенции как в животных породах, так и в человеческих индивидуумах,— этот перевес одновременно увеличивает и непосредственную подвижность и гибкость членов, ибо, в силу большой равномерности данного соотношения, зависимость всех моторных нервов от мозга становится резче, — а к этому присоединяется еще и то, что качественное совершенство большого мозга находится в связи с совершенством мозга малого, этого ближайшего направителя движений. Благодаря этим двум причинам, все произвольные движения приобретают большую легкость, быстроту и ловкость, и вследствие концентрации исходного пункта всякой активности возникает то, что́ Лихтенберг прославляет в Гаррике: „казалось, что он вездесущ в каждом мускуле своего тела“. Поэтому физическая неповоротливость указывает и на неповоротливость в ходе мыслей и наряду с вялостью в чертах лица и тупостью
