Мое учение гласит, что все тело, это — сама воля, являющаяся в воззрении мозга и, следовательно, принявшая его познавательные формы. Отсюда следует, что воля равномерно находится везде во всем теле, — как это можно и доказать, потому что органические функции не менее животных представляют собою ее дело. Но как же примирить с этим то, что произвольные движения, эти бесспорнейшие обнаружения воли, все-таки, очевидно, исходят из мозга и лишь затем, через спинной мозг, доходят до нервных стволов, которые, наконец, приводят в движение члены и которых паралич или перерез уничтожают поэтому возможность произвольного движения? Не следует ли отсюда, что воля, как и интеллект, имеет свое седалище исключительно в мозгу и, как и интеллект, составляет простую функцию мозга?
Но это не так: все тело есть и будет явление воли в интуиции, т. е. оно представляет собою самую волю, интуируемую, благодаря мозговой функции, как объект. Упомянутый же процесс произвольных актов основывается на том, что воля, которая согласно моему учению обнаруживается в каждом явлении природы, между прочим и растительной и неорганической, выступает в человеческом и животном теле как воля сознательная, — а сознание по существу своему есть нечто единое и цельное и всегда требует поэтому центрального объединительного пункта. Необходимость сознания, как я часто говорил уже, вызвана тем, что вследствие повышенной сложности организма и связанных с нею более разнообразных потребностей его, акты его воли должны направляться мотивами — в такой же мере, как на более низких ступенях подобные акты направляются простыми раздражениями. Вот ради этого воля и должна была явиться здесь, в животном организме, снабженной познающим сознанием, т. е. интеллектом, как средою и седалищем мотивов. Этот интеллект, если смотреть на него с объективной стороны, имеет вид мозга вместе с относящимся к нему аппаратом, т. е. спинным мозгом и нервами. Это именно в нем, по поводу внешних впечатлений, возникают представления, которые становятся мотивами для воли; а в интеллекте-разуме они сверх того подвергаются еще более широкой переработке путем рефлексии и обсуждения. Очевидно, такой интеллект прежде всего должен объединить все свои впечатления, наряду с их переработкой в его функциях, — все равно, для простого ли воззрения или для понятий — в одном пункте, который становится как бы фокусом всех лучей интеллекта, — для того чтобы образовалось
