ческий субстрат раздражимости мускула; она таким образом играет здесь ту самую роль, какую в любой физической или химической причинной цепи играют лежащие в основе данного процесса таинственные силы природы, которые, как такие, сами не входят звеньями в причинную цепь, а сообщают всем звеньям последней способность действия, — как я обстоятельно показал это в § 26 первого тома. Оттого подобную же таинственную силу природы должны были бы мы класть и в основу мускульного сокращения, если бы такая сила не раскрывалась перед нами из совершенно другого познавательного источника, самосознания, — в качестве воли. Вот почему, как мы выше сказали, наши собственные мускульные движения, если исходить от воли, представляются нам чудом, ибо, хотя от внешнего мотива вплоть до мускульного движения тянется строгая цепь причинности, самая воля не входит в нее в качестве звена, а, как метафизический субстрат возможности воздействия на мускулы со стороны мозга и нерва, лежит в основе также и всякого данного мускульного движения, — таким образом, последнее представляет собою, собственно, не действие воли, а ее проявление. В качестве такого оно, это движение, входит в совершенно отличный от воли, самой по себе, мир представления, формой которого служит закон причинности; вследствие чего, если исходить от воли, оно, движение, для внимательного размышления имеет вид чуда, но для более глубокого исследования дает непосредственнейшее подтверждение той великой истины, что все выступающее в явлении, как тело и его деятельность, само по себе — воля. Если, например, двигательный нерв, ведущий к моей руке, перерезан, то моя воля не может больше двигать ею. Это однако объясняется не тем, будто рука перестала быть, как всякая другая часть моего тела, объектностью, простой видимостью моей воли, или, другими словами, будто исчезла ее раздражимость: нет, это объясняется тем, что воздействие мотива, вследствие которого только я и могу двинуть своей рукою, не может дойти до последней и подействовать в качестве раздражения на ее мускулы, так как путь от мозга к ней прегражден. Таким образом, собственно, моя воля в этом члене моего тела только уклонилась от воздействия со стороны мотива. Непосредственно объективируется воля в раздражимости, а не в чувствительности.
Для того чтобы предупредить в этом пункте всякие недоразумения, в особенности такие, которые исходят от чисто-эмпирически трактикуемой физиологии, я обстоятельнее опишу весь разбираемый нами процесс.
