веком обстоит как раз наоборот. Как ни могучи его вожделения, которые даже превосходят вожделения любого животного и возвышаются до страсти, тем не менее его сознание беспрерывно занято и наполнено главным образом представлениями и мыслями. Без сомнения, преимущественно это обстоятельство дало повод к той основной ошибке всех философов, в силу которой они коренным и первичным моментом так называемой души, т. е. внутренней или духовной жизни человека, считают мышление и всегда выдвигают его на передний план, между тем как хотение является в их глазах простым результатом познания, который привходит лишь позднее и вослед ему. Но если бы хотение вытекало просто из познания, то как могли бы животные, даже низшие, при столь ограниченном интеллекте, обнаруживать иногда столь неодолимую и могучую волю? Ввиду того, что это основное заблуждение философов как бы превращает акциденцию в субстанцию, оно и приводит в такие дебри, откуда потом и не выберешься.
Это возникающее в человеке относительное преобладание познающего сознания над вожделеющим, т. е. вторичного момента над первичным, может в отдельных, непомерно одаренных индивидуумах заходить так далеко, что в минуты высшего подъема вторичный, или познавательный момент сознания совершенно отрешается от волевого и самодовлея погружается в свободную, т. е. не возбуждаемую волей и уже не подчиненную ей деятельность, вследствие чего он и становится вполне объективным и делается светлым зеркалом мира, — а отсюда возникают концепции гения, которые служат предметом нашей третьей книги.
3) Озирая сверху вниз лестницу животного мира, мы замечаем, что интеллект становится все слабее и несовершеннее, — но вовсе не видим мы соответственной деградации воли. Напротив, она по своему существу везде остается тождественной самой себе и обнаруживается в сильной привязанности к жизни, в заботах об индивидууме и роде, в эгоизме и пренебрежении ко всем другим и в связанных с этим аффектах. Даже в самом ничтожном насекомом воля находится вся и сполна: оно хочет того, чего хочет, так же решительно и полно, как человек. Разница заключается лишь в том, чего оно хочет, т. е. в мотивах, — но они уже составляют дело интеллекта. Последний, разумеется, как момент вторичный и связанный с физическими органами, имеет бесчисленные степени совершенства и вообще существенно ограничен и несовершенен. Напротив того, воля, как момент первичный и вещь в себе, ни-
