рых из этой первосущности произошел или проистек, или отпал, или создан, или призван к бытию, или любезно «отпущен» мир, — такие люди ломают комедии и являются пустозвонами, а то и вовсе шарлатанами.
Великим преимуществом своей философии я считаю то, что все ее истины найдены независимо одна от другой, путем созерцания реального мира, — между тем как их единство и согласованность, о которых я не заботился, впоследствии являлись сами собою. Вот почему она так богата и имеет широкие корни в почве наглядной действительности, — этом источнике, из которого питаются все отвлеченные истины; вот почему она и не скучна: я показал, что скука вовсе не есть неизбежный признак философии, как это можно было бы думать, судя по философским сочинениям последнего пятидесятилетия. Если же все положения какой-нибудь философской системы выводят одно из другого и в конечном счете даже из одного основного принципа, то она непременно оказывается скудной и тощей, а следовательно и скучной, — так как ни из одного положения не может следовать больше того, что̀ оно, собственно, выражает уже само; кроме того, в таких системах все зависит от правильности одного положения, и единственная ошибка в выводах грозит истине целого. Еще меньшую поруку достоверности представляют системы, исходящие из интеллектуального воззрения, т. е. из чего-то вроде экстаза или ясновидения: всякое знание, приобретенное таким путем, надо отвергать, как субъективное, индивидуальное и, следовательно, проблематическое. Даже если бы такое знание действительно существовало, то его нельзя было бы передавать другим, потому что доступно передаче только знание, добытое нормальным мозговым путем: если оно отвлеченное, его передают через посредство понятий и слов, если оно просто наглядное, — через посредство художественных произведений.
Метафизике часто бросают упрек в том, что она в течение стольких веков сделала такие незначительные успехи. Но следовало бы принять во внимание, что никакая другая наука не развивалась, подобно ей, под беспрестанным гнетом, что ни одна наука не встречала себе извне таких препятствий и помех, какие всегда терпела метафизика со стороны государственной религии: везде притязая на монополию метафизических знаний, религия терпит подле себя метафизику как бурьян, как неправоспособного работника, как цыганскую орду, и обыкновенно допускает ее лишь под тем условием, чтобы она покорилась ей на службу и верность. Где и когда существовала действитель-
