сознании, хотя бы еще условно. Таким образом, мост, по которому метафизика выходит за пределы опыта, представляет собою не что иное, как именно это расчленение опыта на явление и вещь в себе, — в чем я полагаю величайшую заслугу Канта. Ибо оно содержит в себе указание на внутреннее ядро явления, отличное от него самого. Правда, это ядро никогда не может быть совсем оторвано от явления и его нельзя, как ens extramundanum, рассматривать в его самостоятельности: оно всегда познается только в своих отношениях к самому явлению. Но истолкование и разъяснение этих отношений, применительно к их внутреннему ядру, может раскрыть нам такие свойства их, которые иным путем никогда не пришли бы в наше сознание. В этом смысле, значит, метафизика выходит за пределы явления, т. е. природы, — выходит к тому, что скрыто в последней или за последней (το μετα το φυσικον); но она при этом всегда рассматривает его, скрытое, лишь как проявляющееся в природе, а не как независимое от всякого явления: метафизика остается имманентной и никогда не переходит в трансцендентную. Она никогда не отрешается совсем от опыта, а представляет собою просто на просто его истолкование и разъяснение, ибо о вещи в себе никогда не говорит иначе, как в ее отношении к явлению. По крайней мере, таков смысл, в котором я пытался решить проблему метафизики, — все время не упуская из виду указанных Кантом границ человеческого познания; вот почему его Пролегомены ко всякой метафизике я признаю Пролегоменами и к своей. Таким образом, моя метафизика, собственно говоря, никогда не выходит за пределы опыта, а только дает ключ к истинному пониманию мира, содержащегося в этом опыте. Она, вопреки повторенному еще и Кантом определению метафизики, не есть ни наука из чистых понятий, ни система выводов из априорных положений, непригодность которых для метафизических целей выяснил Кант. Нет, моя метафизика, это — изложенное в отчетливых понятиях знание, почерпнутое из интуиции внешнего, действительного мира и из тех данных о нем, которые раскрывает самый интимный факт самосознания. Она, следовательно, — наука опытная; но только ее предметом и ее источником являются не отдельные опыты, а весь опыт в его совокупности и общности. Я вполне принимаю учение Канта, что мир опыта — простое явление и что априорные знания имеют силу только по отношению к последнему; но я прибавляю к этому, что именно в качестве явления мир представляет собою раскрытие того, что является, — и вместе с Кантом я называю это являющееся
