мире, как оно существует, и то, что оно существует, кажется ему понятным само собою. Это объясняется тем, что его интеллект еще всецело верен своему первоначальному назначению — служить воле в качестве посредника мотивов; он тесно связан с миром и природой и входит в них составною частью: вот почему для него невозможно как бы отделиться от совокупности явлений, на время противопоставить себя ей, как нечто самостоятельное, и понять мир чисто-объективно. С другой стороны, то философское удивление, которое возникает из такого взгляда на мир, в отдельных людях обусловливается более высоким развитием интеллигенции, — но, вообще говоря, не им одним: без сомнения, наиболее сильный толчок философскому самоуглублению и метафизическим истолкованиям вселенной дает нам сознание грядущей смерти и мысль о страде и горестях жизни. Если бы наша жизнь была бесконечна и беспечальна, то, быть может, никому бы и в голову не пришло спросить, отчего существует мир и отчего он таков, как он есть, — все это казалось бы тогда понятным само собою. В связи с этим мы видим, что интерес, который вызывают к себе философские или даже религиозные системы, несомненно, больше всего опирается на тот или иной догмат о загробной жизни; и хотя последние системы, по-видимому, главным вопросом признают существование своих богов и его защищают наиболее ревностно, — но это в конце концов объясняется лишь тем, что с существованием богов они связывают свой догмат о бессмертии и последний считают нераздельным от первого: только об этой связи они, собственно, и хлопочут. Действительно, если бы можно было обеспечить в их глазах несомненность бессмертия каким-нибудь иным путем, то их живое рвение к богам скоро охладело бы; и, с другой стороны, оно уступило бы место почти совершенному равнодушию, если бы доказана была полная невозможность бессмертия: ибо интерес к существованию богов исчез бы вместе с надеждой на более близкое знакомство с ними, — или он сохранился бы лишь настолько, насколько богам приписывалось бы влияние на события текущей жизни. А если бы можно было показать, что загробная жизнь несовместима с существованием богов, — хотя бы потому, что она предполагает самопочинность каждого существа, — то названные системы ради собственного бессмертия пожертвовали бы богами и стали бы проповедовать атеизм. Этим же объясняется и то, почему материалистические системы, как и абсолютно-скептические, никогда не могли достигнуть всеобщего или долговечного влияния на людей.
