вергается. — Deductio ad absurdum состоит, собственно, в том, что, принимая высказанное ложное утверждение в качестве большей посылки и присоединяя к нему правильную меньшую посылку, мы случаем заключение, которое противоречит каким-нибудь эмпирическим фактам или неоспоримым истинам. Окольным путем можно подвергнуть подобной deductioni всякую ложную теорию, так как ее защитник признает же и допускает какую-нибудь истину, — а в таком случае выводы из этой истины и, с другой стороны, выводы из ложного утверждения могут быть продолжены до тех пор, покуда не получатся два тезиса, прямо друг другу противоречащих. Много образчиков этого прекрасного, истинно-диалектического приема мы находим у Платона.
Правильная гипотеза — это не что иное, как верное и полное выражение предлежащего факта, который ее творец интуитивно понял в его действительной сущности и внутренней связи. Ибо она, гипотеза, говорит нам лишь то, в чем, собственно, этот факт состоит. Указание на противоположность между аналитическим и синтетическим методом находится уже у Аристотеля; но отчетливо изложена она, — быть может, впервые, — Проклом, который совершенно правильно говорит: «методы передаются следующие; лучший из них тот, который путем анализа возводит искомое к его соответственному первооснованию и который, говорят, еще Платон сообщил Лаодаманту» (In primum Euclidis librum. L. III). Действительно, аналитический метод состоит в сведении данных фактов к соответственному принципу; синтетический же, наоборот, — в выведении фактов из такого принципа. Они аналогичны поэтому разъясненным в 9-й главе «επαγωγη» и «απαγωγη»; разница только в том, что последние служат не для обоснования известных тезисов, а для опровержения их. Аналитический метод идет от фактов и частностей к принципам, к общему, или от следствий к основаниям; синтетический метод идет обратным путем. Вот почему было бы гораздо правильнее называть их индуктивным и дедуктивным методами: обычные термины здесь не подходят и плохо выражают сущность дела.
Если бы философ начинал с придумывания метода, по которому должно протекать его философское мышление, то он уподобился бы поэту, который сначала сочинил бы эстетику, а потому уже творил бы по ней, — и оба они походили бы на человека, который сперва поет свою песенку, а затем пляшет под нее. Мыслящий ум должен найти свою дорогу по изначальному побуждению: правило и его применение, метод и выполнение, как материя и форма, должны быть нераздельны. И лишь потом,
