конченной картине масляными красками, тогда как субъективный стиль действует немногим надежнее, чем пятна на стене, в которых человек с возбужденной ими фантазией видит фигуры, а остальные — лишь кляксы. Это различие распространяется на всю манеру изложения, но и в частностях можно указать то же самое: например, в одной новой книге я читаю: „я не писал, чтобы увеличить массу существующих книг“. Этим высказывается как раз обратное тому, что разумел писатель, и сверх того — бессмыслица.
Кто пишет небрежно, тот свидетельствует этим прежде всего, что он и сам не придает большого значения своим мыслям. Ибо лишь из убеждения в истинности и важности своих мыслей проистекает то одушевление, которое необходимо для того, чтобы с неустанным усердием заботиться о наиболее ясном, изящном и мощном их выражении, все равно как золотые и серебряные оправы употребляются лишь для святынь или для бесценных сокровищ искусства. Поэтому древние писатели, носящие почетный титул классиков, потому что мысли их прожили тысячелетия и продолжают жить в своей подлинной словесной оболочке, — писали неизменно тщательно; Платон семь раз изменял введение к своей Республике. — Напротив, немцы отличаются от других наций небрежностью как стиля, так и костюма, и в обоих случаях неряшливость их проистекает из одного и того же, кроющегося в национальном их характере, источника. Но подобно тому как небрежность в костюме показывает пренебрежение к тому обществу, в котором появляешься, так и спешный, небрежный и дурной стиль доказывает оскорбительное пренебрежение к читателям, которые по праву и наказывают автора — тем, что не читают его. Особенно забавны рецензенты, когда они в своем небрежнейшем стиле наемных писак критикуют произведения других. Это походит на то, как если бы кто явился пред судом в халате и в туфлях. Напротив, как тщательно издаются Edinburgh’ review и Journal des Sаvants! И подобно тому как сначала подумаешь, вступать ли в разговор с дурно и грязно одетым человеком, так я отложу и книгу, если мне сейчас же бросится в глаза небрежность стиля.
Приблизительно за сто лет до нашего времени ученые писали, особенно в Германии, по-латыни: ошибка в этом языке вменялась в позор; весьма многие даже серьезно заботились о том, чтобы писать на нем элегантно; и многом это удавалось. В настоящее же время, когда они, освободившись от этих уз, приобрели себе весьма удобное право писать на языке родимой матушки, можно было, по крайней мере, ожидать, что они хоть на нем будут выражаться с воз-
