жательных периодов (примеры этого в особенности дают бесстыднейшие из смертных, гегельянцы, в гегелевских Известиях, vulgo Jahrbücher der wissenschaftlichen Litteratur); то, еще того хуже, намечают себе стиль, блещущий оригинальностью, причем кажется, что они сходят с ума, и т. д. Все такие старания, цель которых — отсрочить nascetur ridiculius mus, делают то, что из писаний их часто трудно бывает понять, чего они собственно хотят. К тому же они часто пишут слова и даже целые периоды, при которых сами не думают ничего, надеются однако, что другой тут что-нибудь да подумает. В основе всех этих ухищрений лежит не что иное, как неустанное, пытающее все новые пути стремление выдавать за мысли слова и, при помощи новых или употребленных в новом смысле выражений, оборотов и сопоставлений всякого рода, создавать видимость ума в возмещение так болезненно чувствуемого его недостатка. Забавно видеть, как для этой цели пробуется то та, то другая манера, точно различные маски, долженствующие изображать собою ум, и как каждая на некоторое время в самом деле обманывает неопытных, пока в свою очередь не будет признана мертвою маской, осмеяна и заменена другой. Писатели на наших глазах то впадают в манеру дифирамбическую и становятся точно пьяными, то, иногда на следующей же странице, делаются высокопарно-, серьезно-, основательно-учеными, до самой тяжелой, мелко разжевывающей обстоятельности, напоминающей блаженной памяти Христиана Вольфа, только в современном костюме. Особенно подолгу может держаться маска непонятности, впрочем, только в Германии, где она введена была Фихте, усовершенствована Шеллингом, а наивысшего развития достигла у Гегеля, — и все с самым счастливым успехом. Между тем нет ничего легче, как писать так, чтобы ни один человек этого не понял, как, наоборот, нет ничего труднее, как выражать значительные мысли так, чтобы они были понятны каждому. — Действительная наличность живого и оригинального ума делает все такие уловки излишними. Она позволяет писателю показываться таким, каков он есть, и всегда подтверждает изречение Горация:
|
scribendi recte sapere est et principium et fons. |
Писатели же, о которых шла речь выше, напоминают собою некоторых мастеров по металлу, которые пробуют сотни различных композиций, чтобы заменить единственное, вовеки незаменимое золото. Между тем, как раз напротив, автор особенно должен был бы остерегаться явного старания показывать больше ума, чем у него есть, так как это вызывает в читателе подозрение, что у него его очень мало: ведь, аффектируют всегда и во всех родах только то, чего не имеют в действительности. Именно потому для автора — похва-
