любят высокие подножья, вроде кондитерских колпаков, с рельефами для иллюстрации изображенного героя.
В заключение этой эстетической главы скажу мое мнение о принадлежащем Буассере собрании картин старой нижнерейнской школы, находящемся теперь в Мюнхене.
Настоящее художественное произведение, чтобы им наслаждались, собственно не должно нуждаться в каком-либо предисловии с точки зрения истории искусства. Если тем не менее в отдельных случаях такое предисловие уместно, то нигде в такой степени, как перед картинами, о которых идет речь. Чтобы оценить их, надо во всяком случае знать, как писали до Иоанна ван Эйка, во вкусе, пришедшем из Византии, т. е. на золотом фоне, темперою, с фигурами без жизни и движения, неуклюжими и деревянными, снабженными к тому же массивными ореолами, на которых писалось еще и имя святого. Ван Эйк, как истинный гений, вернулся к природе, дал картинам задний план, фигурам придал живые позы и движения и естественную группировку, физиономиям — выразительность и правду, складкам — правильность; ко всему этому он ввел перспективу и вообще достиг в технике исполнения наивысшего совершенства. Его последователи частью остались на этом пути, как Шорель и Гемлинг (или Мемлинг), частью вернулись назад к старым нелепостям. Да и сам он все же вынужден был удержать из этих нелепостей то, что по церковным воззрениям было обязательно; так он все еще должен был делать ореолы и массивные световые лучи. Но, как мы видели, он выторговал, сколько мог. Таким образом, он был в постоянной борьбе с духом своего времени; также и Шорель и Гемлинг. Поэтому, судя о них, всегда нужно принимать в расчет их время. Его вина, что сюжеты их по большей части — ничего не говорщие, часто нелепые, всегда избитые церковные сюжеты, напр. богоявление, умирающая Мария, св. Христофор, св. Лука, пишущий Марию, и т. п. Вина времени и то, что фигуры их почти никогда не имеют свободной, чисто человеческой позы и выражения, а постоянно делают церковные жесты, т. е. жесты принужденные, заученные, смиренные, крадущиеся, нищенские. — К этому присоединяется, что художники эти не знали древних, — почему их фигуры редко имеют красивые лица, по большей части — некрасивые и никогда не имеют красивых членов. Воздушной перспективы нет; линейная перспектива по большей части правильна. Они все черпали из природы, — какою ее знали. Поэтому выражение лиц у них правдиво и прямодушно, но никогда не многозначительно, и ни у одного из их святых нет и следа того возвышенного и
