гории, созданной силою соображения, которое составляет главный источник бо́льшего числа самых величайших наших радостей и наслаждений; следовательно, в этом смысле животное лишено надежды; то и другое обусловливается тем, что сознание животного ограничивается созерцаемым, т. е. исключительно настоящим. Животное — воплощенное настоящее; поэтому оно знает боязнь и надежду только по отношению к предметам, уже наглядно данным в настоящем, т. е. знает их мимолетно; тогда как кругозор человеческой боязни и надежды обнимает всю жизнь и даже выходит за ее пределы. — Но именно вследствие этого, животные в известном смысле действительно мудры в сравнении с нами, именно — в смысле спокойного, неомраченного наслаждения настоящим; явное спокойствие духа, которым они владеют вследствие этого, часто заставляет нас стыдиться нашего неспокойного и неудовлетворенного состояния, омраченного мыслями и заботами. Даже радости надежды и антиципации, о которых идет речь, и те не достаются нам даром. Именно, то, чем человек насладился наперед, ожидая известного удовлетворения и надеясь на него, впоследствии, как забранное авансом из действительного наслаждения, вычитается из последнего, потому что оно как раз настолько яснее удовлетворяет человека. Животное же, напротив, остается свободным как от предвкушения наслаждения, так и от этих вычетов из наслаждения, а потому и наслаждается настоящим и всем реальным сполна и беспрепятственно. Равным образом, и несчастья гнетут его только своею действительною и собственною тяжестью, тогда как у нас опасение и предвидение, ἡ προσδοκια των κακων, часто удесятеряют ее.
Именно это свойственное животным, совершенное растворение в настоящем много способствует той радости, которую доставляют нам наши домашние животные; они — олицетворенное настоящее и помогают нам, известным образом, чувствовать цену всякого неотягченного и неомраченного часа, тогда как мы, со своими мыслями, большею частью переносимся за него и оставляем его без внимания. Однако эгоистический и бессердечный человек злоупотребляет указанным свойством животных более нашего довольствоваться одним простым существованием и часто извлекает из него пользу в такой степени, что не оставляет им ничего, кроме голого существования: птицу, созданную для того, чтобы облетать полмира, он держит взаперти на пространстве одного кубического фута, где она медленно томится в ожидании смерти и криком изливает свою тоску, ибо l’ucello nella gabbia canta non di piacere, ma di rabbia („птица в клетке поет не от удовольствия, а от бешенства“)[1], а своего преданнейшего
- ↑ [Вариант:] Держать птицу в клетке — тоже истязание животного. Этих баловней природы, эти живые существа, которые в быстром полете пересекают
