существованием, на которое оно (желание) вовсе и не направлено, хотя иллюзия подобного рода, действительно, всякий раз и возникает, так как желание бытия может достигнуть сознательности не иначе, как в известном индивидуальном существе, почему всякий раз и кажется, что оно (желание) относится единственно к этому существу. Однако, это простая иллюзия, которую, несмотря на то, что именно на ней и держится недоумение индивидуума, может разрушить рефлексия, освободив нас, следовательно, от нее. То, что́ так необузданно жаждет существования, это только косвенно индивидуум! непосредственно же и по существу — это воля к жизни вообще, которая во всех одна и та же. А так как, далее, самое существование есть ее свободное дело, даже простой ее отблеск, то оно и не может уйти от нее; она уже предварительно удовлетворена существованием вообще, насколько, впрочем, она, вечно недовольная, может удовлетвориться. Индивидуальности для нее безразличны: она говорит, собственно, не от их лица, хотя индивидууму, непосредственно сознающему ее лишь в себе, и кажется, будто она говорит от ого лица. Это ведет к тому, что она охраняет это собственное свое существование с такою заботливостью, которая была бы немыслима при других условиях, и тем самым обеспечивает сохранение рода. Отсюда вытекает, что индивидуальность не совершенство, а ограничение; поэтому и избавиться от нее не утрата, а скорее выигрыш. Брось же заботу, которая показалась бы тебе поистине ребяческой и до крайности смешной, если бы ты познал собственное свое существо в совершестве и до самого основания, именно — как универсальную волю к жизни, — ибо и сам ты есть воля к жизни.
Трасимах. Сам ты ребячлив и до крайности смешон, да и все твои философы; только для шутки и для времяпрепровождения может такой серьезный человек, как я, тратить хотя бы четверть часика с такого сорта дураками, как ты. А теперь у меня есть дела поважнее: ну тебя к Богу!
