чужого бытия наступает только с разумом (способностью понятий), который так же высоко возносит человека над животным, как способность чисто-интуитивных представлений возносит животное над растением. То же, что подобно растению, лишено представлений, это мы называем бессознательным и признаем его мало отличающимся от несуществующего, так как оно существует, собственно говоря, только в чужом сознании, как его представление. Тем не менее оно, это бессознательное, лишено не первичного начала бытия, воли, а лишь начала вторичного; но только нам кажется, будто без последнего начало первичное, которое однако и есть самая суть вещи в себе, — будто это первичное начало переходит в ничто. Бессознательное бытие мы непосредственно не умеем ясно отличать от небытия, хотя глубокий сон и дает нам в этом отношении личный опыт.
Если мы припомним из предыдущего отдела, что познавательная способность животных, как и всякий другой орган, возникла исключительно в целях сохранения их жизни и вследствие того находится в точном и допускающем бесчисленные градации отношении к потребностям каждого рода животных, то мы поймем, что растение, имея гораздо меньше потребностей, чем животное, не нуждается поэтому в конце концов ни в каком познании. Вот почему, как я уже часто говорил, познавание, обусловливая движение по мотивам, представляет собою истинный и отмечающий существенную границу признак животности. Там, где оканчивается последняя, исчезает и познание в собственном смысле слова, — познание, сущность которого нам так хорошо известна по собственному опыту; и, начиная с этого пункта, мы можем только путем аналогии уяснять себе то начало, которое посредствует собою влияния внешнего мира на движения существ. Напротив, воля, в которой мы признали основание и ядро каждого существа, остается всюду и всегда одной и той же. На более низких ступенях растительного царства, как и растительной жизни в животном организме, место познания заступает раздражение, как начало, определяющее отдельные проявления этой вездесущей воли и посредствующее между внешним миром и изменениями подобного существа; в неорганическом же мире, наконец, место познания занимает физическое воздействие вообще, и это заменяющее начало, если рассматривать его, как в данном случае, сверху вниз, представляет собою суррогат познания, не более как аналогию его. Мы не можем сказать, что растения воспринимают, в собственном смысле этого слова, свет и солнце; однако мы видим, что они
