совершенством законодательства: однако это остается асимптотою, — уже потому, что твердо установленные понятия никогда не в состоянии исчерпать всех частных случаев и снизойти до индивидуальных различий, — уподобляясь мозаичным камням, а не оттенкам кисти на картинах. К тому же всякие эксперименты в данном случае опасны, ибо приходится иметь дело с самым трудным для опыта материалом, — с человеческим родом, обращение с которым почти так же опасно, как и с гремучим золотом. В этом отношении свобода печати несомненно служит для государственной машины тем же, чем предохранительный клапан для паровой: ибо при ее помощи всякое недовольство тотчас же находит себе выход в слове и даже словами только и исчерпывается, если не имеет особенно много материала. Если же материала достаточно, то полезно своевременно знать об этом и устранять недовольство. В таком случае дело идет гораздо лучше, чем когда недовольство, вогнанное внутрь, начинает бродить, кипит и разрастается, пока не разразится взрывом. — С другой стороны, однако, на свободу печати следует смотреть, как на разрешенную продажу яда: яд для ума и для души. Ибо чего нельзя вбить в голову невежественной и безрассудной толпе, в особенности посулив ей выгоду и барыш? И на какое только безобразие не способен человек, которому что-либо вбито в голову? В силу этого я опасаюсь, что опасности свободы печати перевесят ее пользу, — в особенности там, где всякой жалобе открыты законные пути. Во всяком случае, свобода печати должна быть сопряжена со строжайшим запрещением всякой анонимности.
Пожалуй, можно даже высказать в виде предположения, что право обладает свойствами некоторых химических тел, которые никогда не получаются в чистом, изолированном состоянии, а всегда с примесью, — в лучшем случае с незначительною, служащею для них носителем или же сообщающею им надлежащую консистенцию, каковы, например, фтор, даже алкоголь, синильная кислота и мн. др.; поэтому, для утверждения и даже господства в этом реальном мире, право необходимым образом нуждается в добавлении некоторой дозы произвола и насилия, чтобы, несмотря на свою лишь идеальную и, следовательно, эфирную природу, быть способным к действию и существованию в этом реальном и материальном мире, не испаряясь и не улетучиваясь в небо, как это происходит у Гесиода. Как на такие необходимые химические основания или лигатуры, следует смотреть на всякие права по рождению, всякие наследственные привилегии, всякую государственную религию и мн. др.; ибо придать праву силу и последовательно провести его возможно лишь на действительно непоколебимых основах подобного рода: они будут служить как бы δος μοι που στῳ права.
