Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. III (1910).pdf/802

Эта страница была вычитана


— 653 —

отнесены также оптовые торговцы, — поскольку они заблаговременно предусматривают народные нужды и идут им навстречу.

§ 126.

Вопрос о верховенстве народа сводится, в сущности, к тому, может ли кто-либо иметь изначальное право властвовать над народом вопреки его воле. В каком смысле утверждение суверенитета может быть обосновано разумно, — этого я не упускаю из виду. Итак, народ, разумеется, суверенен, однако он — вечно несовершеннолетний суверен, который должен в силу этого находиться под постоянной опекой и никогда не может распоряжаться своими правами, иначе он накликнет без конца несчастий; к тому же он, как и все несовершеннолетние, весьма легко становится игрушкой разных коварных обманщиков, которые потому и называются демагогами.

Вольтер говорит:

Le premier qui fut roi fut un soldat heureux.

Конечно, все князья были первоначально победоносными вождями и долгое время властвовали собственно в этом качестве. Затем, когда они завели постоянное войско, они стали смотреть на народ, как на средство пропитать себя и своих солдат, т. е., как на стадо, о котором заботятся, чтобы оно давало шерсть, молоко и мясо. Это основано на том (как будет подробнее объяснено в следующем параграфе), что от природы, т. е. первоначально, на земле властвует не право, а сила, которая и имеет пред ним преимущество primi occupantis; вследствие этого ее никогда нельзя свести на нуль и действительно изгнать из мира, — наоборот, она всегда должна быть охраняема, и можно желать лишь того, чтобы она всегда находилась на стороне права и была с ним связана. Поэтому князь говорит: я властвую над вами силой; но зато моя власть исключает всякую другую, ибо наряду со своею властью я не потерплю никакой иной, ни внешней, ни внутренней — одного над другим; будьте поэтому довольны моей властью. И именно потому, что так и случилось в действительности, из королевской власти выработалось со временем нечто совершенно иное, и первое понятие отошло на задний план, на котором лишь по временам мелькает еще виде призрака. Именно, вместо него образовалось понятие отца государства, и король стал прочным, незыблемым столпом, на котором единственно покоятся и держатся весь законный порядок и права всех и каждого[1]. Однако все это он

  1. Stob. Florig. tit. 44, 41 (Vol. 2, p. 201): Περσαις νομος ἠν, ὀποτε βασιλευς ἀποϑανοι, ἀνομιαν εἰναι πεντε ἡμερων, ιν’αἰσϑοιντο ὁσου ἀξιος ἐστιν ό βασιλευς και ὁ νομος (У персов был закон: когда умирал царь, в