противоположность состраданию обусловливается прежде всего поводом и лишь вследствие повода обнаруживается и в самом чувстве (зависти). Поэтому зависть, хотя и предосудительна, однако допускает извинение и, вообще, она — в природе человека, тогда как злорадство есть нечто сатанинское и улыбка злорадства — ликование ада. Злорадство, как мы уже заметили, проявляется именно там, где было бы уместно сострадание; напротив, зависть — лишь там, где налицо повод не к состраданию, а скорее, к противоположному чувству; именно, в качестве такой противоположности и возникает она в человеческой груди, — следовательно, все еще, как человеческое настроение, и я опасаюсь даже, что не найдется ни одного человека, вполне свободного от зависти. Ибо то, что человек, при виде чужого наслаждения и достатка, с большей горечью чувствует свою собственную нужду, — это естественно и даже неизбежно, лишь бы не возникало при этом ненависти к более счастливому: а в этом-то и состоит зависть. Она, казалось бы, всего менее должна бы являться там, где поводом служат не дары счастья, или случая, или чужой благосклонности, а самой природы; ибо все врожденное покоится на некотором метафизическом основании, т. е. на праве высшего порядка и дается, так сказать, Божьей милостью. Но, к сожалению, зависть поступает как раз наоброт: именно, к личному превосходству она и относится самым непримиримым образом; поэтому ум и даже гений должны сперва вымолить себе в мире прощение, если только они не находятся в таком положении, которое дает им возможность относится к миру с гордым и смелым презрением. Ибо зависть, когда ее возбуждают лишь богатство, положение или власть, еще довольно часто подавляется эгоизмом, вселяющим надежду на то, что при случае можно рассчитывать на помощь, полезность, содействие, покровительство, поощрение со стороны лица, внушающего зависть, или, по крайней мере, на то, что завистник чрез сношения с подобным лицом, озаряемый отблеском его знатности, сам насладится почетом; сверх того, здесь остается еще и надежда, что и сам когда-либо добьешься всех этих благ. Напротив, при зависти к дарам природы и к личному превосходству, каковым у женщин служит красота, а у мужчин ум, не существует ни подобного утешения, ни подобной надежды; поэтому ей ничего не остается, кроме горькой и непримиримой ненависти к одаренным такими преимуществами лицам. В силу этого единственным ее желанием является месть своему предмету. Однако ее ожидает при этом неблагоприятное положение, ибо все ее удары пропадают даром, как скоро обнаруживается, что они исходят именно из зависти. Поэтому она и прячется столь же тщательно, как тайные пороки сладострастия, и становится ввиду этого неистощимою в изо-
