тверждается опытом, хотя именно в духе моей, а не Ньютоновской теории. Однако Гёте, хотя он и собрал весьма полный материал для физиологической теории цвета, не было суждено открыть самую теорию, которая, как основная, и есть, собственно, самое главное. Это объясняется самой природой его духа: он был слишком объективен для этого. Chacun a les défauts de ses vertus, как выразилась где-то madame Жорж-Занд. Именно изумительная объективность его духа, кладущая печать гения на все его произведения, и помешала ему обратиться там, где нужно, к субъекту, — в данном случае, к самому зрительному восприятию, к самому глазу, чтобы уловить в нем последние нити, на которых держится весь феномен мира цветов, тогда как я, выйдя из кантовской школы, был наилучшим образом подготовлен к тому, чтобы удовлетворить этому требованию; поэтому, через год освободившись от влияния личности Гёте, я и был в состоянии найти истинную, основную и неопровержимую теорию цвета. Гёте стремился постигнуть и передать все чисто объективным образом; затем он считал свое дело сделанным и не старался заглядывать далее. Отсюда и вытекает то, что часто мы находим в его теории цвета лишь описание там, где ждем объяснения. Точно также и в данном случае ему казалось, что нельзя идти дальше правильного и всестороннего изложения объективного хода вещей. В силу этого самая общая и высшая истина всего его учения о цветах есть выражение объективного факта, который он сам назвал совершенно правильно первичным феноменом (Urphänomen). Он полагал, что этим сделано все дело; правильное: „так есть“ было для него всегда последней целью; но ему недоставало стремления к: „так это должно быть“. Мало того, он даже издевался над ним:
|
И вам философ доказует, |
Ибо он был поэт, а не философ, т. е. он не был одушевлен или, если угодно, одержим стремлением к изысканию конечных причин и глубочайшей сокровенной связи вещей. Именно поэтому он должен был оставить лучшую жатву для меня, последний сбор оставшихся колосьев: ведь самые важные выводы касательно природы цвета, последнее удовлетворение и ключ ко всему, чему учил Гёте, можно найти лишь у меня. Сообразно с этим и первичный его феномен, после того как я вывел его, как выше вкратце изложено, из моей теории, не заслуживает более этого названия. Ибо он не просто безусловный факт, вовеки недоступный никакому объяснению (за каковой считал его Гёте): он скорее — лишь причина, необходимая, как то видно из моей теории, для появления действия, т. е. для раздвоения деятельности сетчатой оболочки. Действительным первичным феноменом является лишь органическая способность сетчатой оболочки раздваивать свою нервную деятельность на две качественно противоположные,
