этому доказательству все возвращался, не видел возможности опровергнуть его и даже приравнивал его очевидность почти к математической. Даже Пристли („Disquis. on matter and spirit“, sect. 16, p. 188) объявляет его неопровержимым. Только рассудительность и проницательность Юма устояли и здесь: этот истинный предшественник Канта в своих примечательных „Dialogues on natural religion“ (part. 7 и в других местах) обращает внимание на то, как мало, в сущности, сходства между творениями природы и произведениями искусства, действующего с преднамеренной целью. Тем блистательнее в данном отношении заслуга Канта, который и в „Критике способности суждения“, и в „Критике чистого разума“ перерезывает nervum probandi не только первым двум, но также и этому столь соблазнительному доказательству. Очень краткое résumé этого кантовского опровержения физико-теологического доказательства находится в главном моем произведении, т. I, стр. 597 (в 3-м изд., т. I, стр. 631). Это опровержение представляет великую заслугу Канта, ибо ничто так не мешает правильному воззрению на природу и на сущность вещей, как такое понимание этих вещей, будто они выполнены по какому-то умному расчету. Если поэтому какой-нибудь герцог Bridgewater назначил большие премии за укрепление и увековечение их фундаментальных забуждений, то мы, не ожидая себе никакой другой награды, кроме той, которая заключается в самой истине, станем вослед Юму и Канту бесстрашно работать над их разрушением. — Достойна уважения истина, а не то, что стоит ей на пути. Кант, однако, и в этом случае ограничился только отрицательной работой; последняя же оказывает свое полное действие лишь тогда, когда ее восполняет правильная положительная работа, которая одна дает полное удовлетворение и сама собою вытесняет заблуждение, согласно афоризму Спинозы: sicut lux se ipsa et tenebras manifestat, sic veritas norma sui et falsi est („подобно тому, как свет обнаруживает и себя, и тьму, так и истина является мерилом и самой себя, и лжи“). Итак, прежде всего скажем: мир создан не с помощью познания, — стало быть, не извне, а изнутри; а затем постараемся указать punctum saliens мирового яйца. Как ни убедительна для грубого рассудка физико-теологическая мысль, что дать природе строй и форму должен был какой-то интеллект, — она все-таки ложна в самом основании. Ибо интеллект известен нам только из одушевленной природы, — т. е. как совершенно второстепенный и подчиненный момент в мире, как продукт самого позднего происхождения; поэтому он ни в каком случае не мог быть
