Не иначе, стало быть, и увалень превращается в придворного, горячая голова в тонкого светского человека, откровенный в замкнутого, благородный в насмешника. Однако такая самодисциплина, достигнутая долгим навыком, всегда действует как извне идущее принуждение: природа никогда всецело не перестает ему противиться и временами неожиданно сквозь него прорывается. Ибо всякого рода действия по абстрактным максимам так относятся к действиям, подсказанным исконною, врожденною наклонностью, как человеческое художественное произведение, например — часы, где форма и движение навязаны чуждой им материи, относится к живому организму, в котором форма и материя проникают одна другую и составляют одно целое. На этом отношении между приобретенным и врожденным характером оправдывается, таким образом, изречение императора Наполеона: tout се qui n’est pas naturel est imparfait („все не естественное несовершенно“); оно вообще может служить правилом, которое приложимо ко всему и каждому, как в физической, так и в моральной сфере, и из которого, насколько я припомню, существует единственное только исключение, именно — известный минералогам натуральный авентурин, уступающий по своим качествам искусственному.
Вот почему мы здесь предостерегаем также от всякого решительно притворства. Оно всегда возбуждает презрение: во-первых, как обман, который, в качестве такого, малодушен, ибо основан на страхе; во-вторых, как обвинительный приговор себе самому от себя самого, — мы ведь желаем здесь казаться тем, что́ мы не есть, и что мы, следовательно, считаем лучшим того, что́ мы есть на самом деле. Ложно присваивать себе какое-либо свойство, кичиться им значит добровольно сознаваться в том, что у нас его нет. Величается ли человек своим мужеством, ученостью, умом, остроумием, успехом у женщин, богатством, знатным родом, или иным чем, — отсюда можно заключить, что у него как раз по этой части имеется некоторый недостаток: ибо кто действительно вполне обладает данным качеством, тому не придет в голову подчеркивать и выставлять его на вид, — он отнесется к нему совершенно хладнокровно. Таков и смысл испанской пословицы: herradura que chacolotea clavo le falta („у хлюпающей подковы не достает гвоздя“). Конечно, никто не должен сбрасывать с себя узду и показывать в полном свете, что́ он собою представляет: нам надлежит прятать многочисленные дурные и животные элементы нашей натуры, но это оправдывает лишь отрицательный прием, диссимуляцию, а не положительный — симуляцию. — Надо также помнить, что притворство разоблачается, даже раньше чем выяснится, и чем собственно мы притворялись. Да, наконец, его и нельзя выдержать в течение долгого времени: рано или
