ли мыслить иначе, как руководимое познанием. До меня, как я это выяснил под предыдущей рубрикой, считали волю и познание совершенно нераздельными и волю принимали даже за простую операцию познания, этой мнимой основы всего духовного. Согласно такому взгляду, там, где действовала воля, ею должно было руководить познание, — следовательно, оно руководило ею и в данном случае. Среда же познания, которое, как такое, по существу своему обращено вовне, обусловливает собою, как думали, то, что такая, действующая через него, воля может влиять только вовне, т. е. только с одного существа на другое. Вот почему, наталкиваясь на явные следы воли, искали ее однако не там, где находили эти следы, а перемещали ее вовне и превращали животное в продукт какой-то воли, чуждой ему, руководимой познанием, причем такое познание должно было представлять собою весьма отчетливое и продуманное понятие цели, которое должно было предшествовать бытию животного и вместе с волей, чьим продуктом животное является, находиться вне его. Согласно такому взгляду животное ранее существовало в представлении, чем в действительности, или в себе. Таков базис того хода мыслей, на котором зиждется физико-теологическое доказательство. Однако это доказательство представляет собою не простой школьный софизм, наподобие доказательства онтологического; оно не носит также в самом себе такого неутомимого и естественного противника, каким для космологического доказательства является тот самый закон причинности, которому оно обязано своим существованием, — нет, для образованного человека физико-теологическое доказательство является, действительно, тем же, чем доказательство кераунологическое[1] для народа[2], и притом оно обладает такой большой, такой могучей внешней силой, что даже наиболее выдающиеся и в то же время наиболее независимые умы глубоко увлекались им, — например, Вольтер, который, после всевозможных сомнений иного рода, к
- ↑ Под таким названием я предложил бы присоединить к трем приведенным у Канта доказательством четвертое, — именно, a terrore; на него указывает древнее изречение Петрония „Primus in orbe Deos fecit timor“, критику которого следует видеть в несравненной „Natural history of religion“ Юма. Понимаемая в смысле этого доказательства, имеет, пожалуй, свою долю истины и попытка теолога Шлейермахера, выводящая религию из чувства зависимости, — хотя и не ту именно долю, какую представлял себе автор.
- ↑ Уже Сократ подробно излагает его у Ксенофонта (Mem. I, 4.)Прибавление к 3-му изданию.
