мир существует для наслаждений, будто мир — обитель положительного счастья, которое не дается лишь тем, у кого не достает ловкости овладеть им. В этом утверждают его романы и стихи, а также то лицемерие, которое везде и всюду царствует на свете под обманчивой внешностью и к которому я скоро возвращусь. Отселе его жизнь становится более или менее обдуманной погоней за положительным счастьем, которое, в качестве такого, должно состоять из положительных наслаждений. Опасности, которые его при этом подстерегают, считаются неизбежным риском. И вот, эта погоня за несуществующей добычей обычно приводит к очень реальному, положительному несчастью. Оно является в виде скорбей, страданий, болезней, утрат, забот, бедности, позора и тысячи нужд. Разочарование приходит слишком поздно. — Если, напротив, план жизни, следуя рассматриваемому здесь правилу, рассчитан на уклонение от страданий, т. е. на устранение бедствий, болезней и всяких нужд, то цель будет положительной: тогда можно кое-чего добиться, при том тем большего, чем меньше план этот расстраивается стремлением к призраку положительного счастья. С этим согласуются и те слова, которые Гете, в Избирательном сродстве, влагает в уста Посредника, постоянно хлопочущего о счастье других: „Кто хочет отделаться от какой-нибудь беды, тот всегда знает, чего он хочет; кто желает чего-либо лучшего в сравнении с тем, что у него есть, у того глаза совершенно закрыты“. Это напоминает о прекрасной французской поговорке: le mieux est l’ennemie du bien. К этому же надо свести даже основную мысль цинизма, как она изложена в моем главном труде, т. 2, гл. 16. Ибо что же побуждало циников отвергать все наслаждения, как не именно мысль о связанных с этими наслаждениями, близких либо отдаленных, страданиях, устранение которых представлялось им гораздо более важным, нежели достижение самых наслаждений? Они были глубоко проникнуты сознанием отрицательности наслаждения и положительности страдания; будучи последовательными, они делали поэтому все для устранения горя, А для этого считали необходимым полное и сознательное пренебрежение к наслаждениям: они видели в последних лишь сети, отдающие нас во власть скорби.
Все мы, конечно, как выражается Шиллер, рождены в Аркадии, т. е. вступаем в жизнь, исполненные притязаний на счастье и наслаждение, и питаем пустую надежду осуществить их на деле. Обыкновенно в скором времени является судьба, грубо налагает на нас свою руку и доказывает нам, что здесь нет ничего нашего, а все принадлежит ей, так как она имеет неоспоримое право не только на все наши владения и доходы, на нашу жену и детей, но даже на наши руки и ноги, глаза и уши, не исключая также и носа посреди нашей физиономии. Во всяком же случае рано или поздно приходит
