отсюда исключение, т. е. предзнаменующие будущее прямо и sensu proprio, названные теорематическими, встречаются всего реже. Чаще, однако, о подобных сновидениях, если их содержание близко касается спящего, последний сохраняет память благодаря тому, что он переносит ее в сновидение более легкого сна, допускающего непосредственное пробуждение: однако это осуществляется тогда не прямо, а лишь чрез претворение содержания в аллегорию, в оболочке которой первоначальное пророческое сновидение и достигает бодрствующего сознания, где оно, следовательно, нуждается затем еще в истолковании, разъяснении. Итак, здесь мы имеем другой и более частый вид вещих снов — сны аллегорические. Обе категории снов различает уже Артемидор в своем Онейрокритике, древнейшем из сонников, давая первым название теорематических. Сознание постоянно существующей возможности изложенного выше процесса служит основою вовсе не случайной или искусственно созданной, а естественной для человека склонности — пускаться в размышления о значении виденных снов: если склонность эта поощряется и методически развивается, — она дает начало онейромантике. Но последняя привносит предположение, что явления во сне имеют постоянное, раз навсегда определенное значение, так что из них можно будто бы составить словарь. Этого нет на самом деле, — напротив, аллегория в каждом отдельном случае специально и индивидуально приноровлена к объекту и субъекту теорематического сновидения, лежащего в основе сновидения аллегорического, Поэтому толкование аллегорических вещих снов и бывает обыкновенно столь трудно, что мы понимаем их в большинстве случаев только после того, как их предвещания осуществятся, — и тогда мы невольно дивимся совершенно своеобразному, обыкновенно чуждому для данного человека, демонически-коварному остроумию, с каким была задумана и выполнена аллегория. А если мы до тех пор сохраняем эти сны в памяти, то это надо приписать тому обстоятельству, что они, благодаря своей особенной наглядности и даже осязательности, запечатлеются глубже, чем остальные. Конечно, упражнение и опыт должны иметь значение и в искусстве снотолкования. Но если мы хотим действительно познакомиться с „символикой сновидения“, мы должны обратиться не к известному сочинению Шуберта, в котором нет ничего дельного, кроме одного заглавия, а к старому Артемидору, особенно к его последним двум книгам, где он на сотнях примеров уясняет нам характер, метод и юмор, какими пользуется наше всеведение во сне, чтобы, где можно, помочь несколько нашему невежеству в бодром состоянии. И это гораздо лучше видно из его примеров, нежели из предпосланных им теорем и правил по этому вопросу. — Что и Шекспир вполне уловил упомянутый
