последний не устраняет первых. Вот почему совершенно заблуждаются те, которые мнят опровергнуть вещий характер какого-либо события указанием на неизбежность его наступления и стараются как можно лучше выяснить его естественные и необходимые причины, а если это — явление природы, то даже с ученой миной делают ссылку на физические законы. Ибо в существовании таких причин и законов не сомневается ни один разумный человек, и никто не желает выдавать предзнаменования за чудо. Но именно потому, что в бесконечность восходящая цепь причин и действий, со свойственной ей строгой необходимостью и непредусмотримой целесообразностью, определила неизбежное наступление данного события в такую знаменательную минуту, — именно оттого последнее и получает свой вещий характер, так что слова „есть более вещей на небе и на земле, чем то воображает ваша философия“ (Гамлет, акт I, сц. 5) относятся главным образом к такого рода мудрецам, особенно если они становятся на физическую точку зрения. С другой стороны, однако, вместе с верой в предзнаменования опять открывается дверь и для астрологии: ибо ничтожнейшее событие, за которым признается вещее значение, — полет птицы, встреча с каким-нибудь человеком и т. п., — обусловлено такой же бесконечно-длинной и столь же строго-необходимой цепью причин, как исчислимое положение звезд в какой-либо данный момент времени. Только, конечно, созвездия находятся так высоко, что их разом видит половина земных обитателей, между тем как предзнаменование является лишь в жизненной области того индивидуума, которого оно касается. Впрочем, чтобы представить себе возможность предзнаменований еще и метафорически, — можно того, кто при важном для своей жизни шаге, последствия которого еще скрыты в будущем, подмечает хорошее или дурное предвестие и находит в нем предостережение или ободрение, — можно сравнить со струной, которая, когда по ней ударить, не слышит себя самой, но воспринимает звук от другой струны, звучащей вместе с нею в силу ее вибрации.
Кантовское различение вещи в себе от ее явления, вместе с моим сведением первой к воле, а последнего к представлению, открывает перед нами, хотя лишь несовершенную и отдаленную, возможность примирения трех противоположностей.
Вот они:
1) Противоположность между свободой воли в себе самой и безусловной необходимостью всех поступков индивидуума.
2) Противоположность между механизмом и техникой природы, или между nexu effectivo и nexu finali, или между чисто-причинной и телеологической объяснимостью естественных явлений. (См. об этом Крит.
