Я прерываю семнадцатилетнее молчание[1], для того чтобы тем немногим лицам, которые, опережая свое время, подарили свое внимание моей философии, указать на некоторые подтверждения, полученные ею от беспристрастных, незнакомых с нею эмпириков: их путь, направленный к чисто-опытному знанию, в своем конечном пункте привел их как раз к тому, что мое учение установило, как начало метафизическое, из которого вообще надо объяснять опыт. Это обстоятельство тем более поощряет меня, что оно отличает мою систему от всех предшествующих, так как все они, не исключая даже новейшей, кантовской, оставляют еще глубокую пропасть между своими выводами и опытом: они далеки от непосредственного соприкосновения и сближения с последним. В силу этого моя метафизика оказывается единственной, действительно имеющей точку соприкосновения с физическими науками, — точку, в которой последние сами собою встречаются с нею и, таким образом, действительно, к ней примыкают и с нею совпадают. Это совпадение достигается к тому же не механическим и насильственным приспособлением эмпирических наук к метафизике, и не так, чтобы метафизика, заранее втихомолку отвлеченная от эмпирических наук, впоследствии, по шеллинговской манере, находила a priori то, что она узнала a posteriori: нет, сами собою и без предварительного соглашения сходятся обе стороны в одной и той же точке. Оттого моя система не парит, как все предыдущие, в воздухе, превыше всякой реальности и опыта:
- ↑ Так писал я в 1835 году, когда мною было составлено предлагаемое сочинение. Дело в том, что начиная с 1818 года, в конце которого появился „Мир как воля и представление“, я ничего не издавал. Нельзя же считать перерывом этого молчания сделанную мною для иностранцев латинскую переработку моего уже в 1816 году вышедшего сочинения о зрения и цветах, которую я поместил в 1830 году в III томе книги Scriptores ophtalmologici minores, edente I. Radio.
