что обе они — одна и та же субстанция, только рассматриваемая с различных сторон, т. е. в одном случае воспринимаемая как substantia extensa, а в другом — как substantia cogitans. Но это значит, собственно, что различение между мыслящим и протяженным, или духом и телом, лишено основания и, следовательно, несостоятельно; поэтому о нем не должно бы больше и речи быть. Однако Спиноза все-таки продолжает его держаться, беспрестанно повторяя, что обе субстанции — одно и то же. Сюда присоединяет он еще, с помощью простого „Sic etiam“, что „модус протяжения и идея этого модуса — одна и та же вещь“ (Эт., ч. II, теор. 7, схол.); это означает, что наше представление о телах и самые эти тела — одно и то же. Между тем, для такого перехода Sic etiam недостаточно: из того, что разница между духом и телом, или между представляющим и протяженным, лишена основания, вовсе не следует, чтобы не имело также основания и различие между нашим представлением и находящимся вне его объективным и реальным предметом, — эта основная проблема, намеченная Декартом. Представляющее и представляемое вполне могут быть однородными, и все-таки останется вопрос, можно ли из представлений в моей голове с уверенностью заключать к бытию отличных от меня вещей, существующих в себе самих, т. с. независимо от этих представлений. Трудность состоит здесь не в том, во что хотел бы запутать ее особенно Лейбниц (напр., в Теодицее, ч. I, § 59), именно, не в том, что между предполагаемыми душами и телесным миром, как двумя совершенно разнородными видами субстанций, не может быть решительно никакого воздействия и общения, вследствие чего Лейбниц и отрицал физическое влияние: такого рода затруднение просто — один из выводов рациональной психологии и потому не более как фикция, которую остается только отбросить, как это и делает Спиноза; к тому же, против тех, кто ее признает, можно воспользоваться, в виде argumenti ad hominem, их собственным учением, что ведь Бог, который есть, конечно, дух, создал же телесный мир и все время им управляет, следовательно — дух может непосредственно воздействовать на тела. На самом деле, трудность заключалась и заключается просто в том картезианском противоречии, что единственный непосредственно нам данный мир, — это безусловно мир лишь идеальный, т. е. состоящий из одних только представлений в нашей голове; а мы между тем решаемся выходить за его пределы, высказывая суждения о каком-то мире реальном, т. е. существующем независимо от нашего представления. Следовательно, Спиноза, устранив различие между substantia cogitante и substantia extensa, не разрешил еще этим данной проблемы, а разве только сделал вновь допустимым физическое влияние. Но последнее не годится для разрешения упомянутой трудности,
