какую-нибудь красивую басню, с помощью которой им внушались бы вещи, какие их грубый рассудок совершенно не в состоянии воспринять иначе, как в образных уподоблениях. К ним нельзя подступаться с глубокими пояснениями и тонкими разграничениями. При такой точке зрения на религию, и если ты примешь в расчет, что она осуществляет прежде всего практические и лишь потом теоретические цели, она представится тебе в высшей степени достойной уважения.
Филалет. Каковое уважение все-таки в конце концов основывалось бы на правиле, что цель освящает средство. Я не чувствую однако никакой склонности к построенному на этом правиле компромиссу. Пусть религия будет превосходным укрощающим и дисциплинирующим средством для извращенной, тупой и злой двуногой породы: в глазах друга истины остается неприемлемой всякая fraus, будь она сколь угодно pia. Ложь и обман были бы однако странным средством для насаждения добродетели. Знамя, которому я присягнул, это — истина: ей я всюду останусь верен и, не заботясь о результатах, буду бороться за свет и истину. Если в рядах ее врагов я замечаю религии, то....
Демофел. Но ты их не находишь там! Религия не обман: она истинна и важнейшая из всех истин. Но, как уже сказано, ее учения — настолько высокого порядка, что большая толпа не могла бы усвоить их непосредственно, так как, говорю я, их свет ослепил бы обыкновенные глаза: поэтому она и выступает под покровом аллегории и учит тому, что́ представляет собою несомненную истину не прямо само по себе, а по тому высокому смыслу, какой в нем содержится, — и в таком ее понимании религия есть истина.
Филалет. С этим еще можно было бы согласиться, если бы только она могла выдавать себя за истинную в чисто-аллегорическом смысле. Но она выступает с претензией быть истинной в прямом и самом подлинном значении этого слова: в этом кроется обман, и здесь-то друг истины должен стать к ней во враждебное отношение.
Демофел. Но ведь претензия эта — conditio sine qua non. Сознайся религия, что в ее учениях истинным является лишь их аллегорический смысл, — это лишило бы ее всякого влияния, и подобный ригоризм уничтожил бы ее бесконечно-благодетельную роль в моральной и эмоциональной жизни человека. Таким образом, вместо того, чтобы с педантическим упорством на этом настаивать, обрати свой взор на те великие услуги, какие она оказывает в практической жизни, для морали, для настроений, руководя поведением, давая страждущему человечеству опору и утешение в жизни и в смерти. Тогда ты очень и очень остережешься своими теоретическими нападками делать для народа
