бов. Клочок сена, политый водою, порождает целый мир быстро движущихся инфузорий. Как разнородно здесь действие с причиною и насколько, по-видимому, больше заключается в первом, нежели в последней! Между семенем, которое насчитывает иногда столетия и даже тысячелетия, и деревом; между почвою и специфическим, столь многообразным соком бесчисленных растений, то целебных, то ядовитых, то питательных, которые растит одна и та же почва, освещает одно и то же солнце, поливает один и тот же дождь, — не существует более никакого сходства, и оттого мы перестаем здесь понимать. Ибо причинность выступает здесь уже в более высоком качестве,— именно, как раздражение и восприимчивость к нему. У нас остается лишь схема причины и действия: одно мы познаем, как причину, другое — как действие, но ничего мы не знаем о самом характере и сути причинности. И не существует здесь не только качественного сходства между причиной и действием, но и количественного соотношения. Все больше и больше кажется, что действие более значительно, чем причина; и действие раздражения возрастает также не в меру усиления последнего, а часто — наоборот. Когда же, наконец, мы вступаем в царство познающих существ, то между действием и предметом, который, как представление, вызывает его, совершенно исчезает всякое сходство и всякое соотношение. При этом у животного, ограниченного наглядными представлениями, необходима еще наличность объекта, который действовал бы, как мотив; последний действует мгновенно и неизбежно (оставляя в стороне дрессировку, т. е. привитую страхом привычку), так как животное не в состоянии вынашивать в себе ни одного понятия, которое делало бы его независимым от впечатлений настоящего, давало бы ему возможность суждения и сообщало ему способность к преднамеренным поступкам. Всем этим обладает человек. Таким образом, у совершенно разумных существ мотивом является даже не что-либо наличное, наглядное, непосредственно данное, реальное, а только чистое понятие, существующее в данный момент исключительно в мозгу действующего лица, но отвлеченное из многих разнородных интуиций, из опыта минувших лет, или же переданное словесно. Раздельность причины и действия стала здесь до того велика и действие сравнительно с причиной так сильно возросло, что грубому уму кажется даже, будто здесь не существует уже никакой причины и будто волевой акт не зависит решительно ни от чего, — безосновен, т. е. свободен. Потому-то и движения нашего тела, когда мы, рефлектируя, смотрим на них со сто-
