метея, это Сатана, и на мой взглядъ Прометей представляетъ изъ себя болѣе поэтическій характеръ, чѣмъ Сатана, такъ какъ,—не говоря уже о храбрости, величіи и твердомъ сопротивленіи всемогущей силѣ,—его можно представить себѣ лишеннымъ тѣхъ недостатковъ честолюбія, зависти, мстительности, и жажды возвеличенія, которые въ Героѣ Потеряннаго Рая вступаютъ во вражду съ интересомъ. Характеръ Сатаны порождаетъ въ умѣ вредную казуистику, заставляющую насъ сравнивать его ошибки съ его несчастіями и извинять первыя потому, что вторыя превышаютъ всякую мѣру. Въ умахъ тѣхъ, кто разсматриваетъ этотъ величественный замыселъ съ религіознымъ чувствомъ, онъ порождаетъ нѣчто еще худшее. Между тѣмъ Прометей является типомъ высшаго нравственнаго и умственнаго совершенства, повинующимся самымъ чистымъ, безкорыстнымъ побужденіямъ, которыя ведутъ къ самымъ прекраснымъ и самымъ благороднымъ цѣлямъ.
Данная поэма почти цѣликомъ была написана на горныхъ развалинахъ Термъ Каракаллы, среди цвѣтущихъ прогалинъ и густыхъ кустарниковъ, покрытыхъ пахучими цвѣтами, что распространяются въ видѣ все болѣе и болѣе запутанныхъ лабиринтовъ по огромнымъ террасамъ и головокружительнымъ аркамъ, висящимъ въ воздухѣ. Яркое голубое небо Рима, вліяніе пробуждающейся весны, такой могучей въ этомъ божественномъ климатѣ, и новая жизнь, которой она опьяняетъ душу, были вдохновеніемъ этой драмы.
Образы, разработанные мною здѣсь, во многихъ случаяхъ извлечены изъ области движеній человѣческаго ума, или изъ области тѣхъ внѣшнихъ дѣйствій, которыми они выражаются. Въ современной поэзіи это пріемъ необычный, хотя Данте и Шекспиръ полны подобныхъ примѣровъ,—и Данте болѣе, чѣмъ кто-либо другой, и съ наибольшимъ успѣхомъ, прибѣгалъ къ данному пріему. Но Греческіе поэты, какъ писатели, знавшіе рѣшительно о всѣхъ средствахъ пробужденія сочувствія въ сердцахъ современниковъ, пользовались этимъ сильнымъ рычагомъ часто. Пусть же мои читатели припишутъ эту особенность изученію созданій Эллады, потому что въ какой-нибудь другой, болѣе высокой, заслугѣ мнѣ, вѣроятно, будетъ отказано.
Я долженъ сказать нѣсколько чистосердечныхъ словъ относительно той степени, въ которой изученіе современныхъ произведеній могло повліять на мою работу, ибо именно такой упрекъ дѣлался
метея, это Сатана, и на мой взгляд Прометей представляет из себя более поэтический характер, чем Сатана, так как, — не говоря уже о храбрости, величии и твердом сопротивлении всемогущей силе, — его можно представить себе лишенным тех недостатков честолюбия, зависти, мстительности, и жажды возвеличения, которые в Герое Потерянного Рая вступают во вражду с интересом. Характер Сатаны порождает в уме вредную казуистику, заставляющую нас сравнивать его ошибки с его несчастиями и извинять первые потому, что вторые превышают всякую меру. В умах тех, кто рассматривает этот величественный замысел с религиозным чувством, он порождает нечто еще худшее. Между тем Прометей является типом высшего нравственного и умственного совершенства, повинующимся самым чистым, бескорыстным побуждениям, которые ведут к самым прекрасным и самым благородным целям.
Данная поэма почти целиком была написана на горных развалинах Терм Каракаллы, среди цветущих прогалин и густых кустарников, покрытых пахучими цветами, что распространяются в виде всё более и более запутанных лабиринтов по огромным террасам и головокружительным аркам, висящим в воздухе. Яркое голубое небо Рима, влияние пробуждающейся весны, такой могучей в этом божественном климате, и новая жизнь, которой она опьяняет душу, были вдохновением этой драмы.
Образы, разработанные мною здесь, во многих случаях извлечены из области движений человеческого ума, или из области тех внешних действий, которыми они выражаются. В современной поэзии это прием необычный, хотя Данте и Шекспир полны подобных примеров, — и Данте более, чем кто-либо другой, и с наибольшим успехом, прибегал к данному приему. Но Греческие поэты, как писатели, знавшие решительно о всех средствах пробуждения сочувствия в сердцах современников, пользовались этим сильным рычагом часто. Пусть же мои читатели припишут эту особенность изучению созданий Эллады, потому что в какой-нибудь другой, более высокой, заслуге мне, вероятно, будет отказано.
Я должен сказать несколько чистосердечных слов относительно той степени, в которой изучение современных произведений могло повлиять на мою работу, ибо именно такой упрек делался
