То былъ веселый день, спокойный, ясный,
Конецъ Іюня—въ солнечныхъ лучахъ;
На сѣверѣ, въ глуби небесъ безстрастной,
Свѣтъ серебрился въ бѣлыхъ облакахъ;
5 Отъ горизонта тянется ихъ млечность,
А тамъ, за ними—точно безконечность.
Подъ солнцемъ радость жизни глубока,
Ликуютъ травы, камыши, и нивы,
Блистаетъ полноводная рѣка,
10 Подъ вѣтеркомъ сіяютъ листья ивы,
И всѣ деревья точно сонъ живой,
Съ иной, не столь воздушною, листвой.
Была зима, когда въ нѣмой печали
Мрутъ птички въ обездоленныхъ лѣсахъ,
Во льду прозрачномъ рыбы застывали,
И солнце не сіяло въ небесахъ,
5 И даже илъ озеръ, чьи теплы воды,
Какъ камень сталъ въ застылости природы.
Тотъ кто богатъ, среди своихъ дѣтей,
Сидитъ и смотритъ на игру камина,
Но сколько бы въ немъ не было огней,
10 Все холодно, и крыша точно льдина;
Что жь чувствуетъ лишенный этихъ льдинъ,
Кто нищъ, кто старъ, бездоменъ, и одинъ!
То был весёлый день, спокойный, ясный,
Конец Июня — в солнечных лучах;
На севере, в глуби небес бесстрастной,
Свет серебрился в белых облаках;
5 От горизонта тянется их млечность,
А там, за ними — точно бесконечность.
Под солнцем радость жизни глубока,
Ликуют травы, камыши, и нивы,
Блистает полноводная река,
10 Под ветерком сияют листья ивы,
И все деревья точно сон живой,
С иной, не столь воздушною, листвой.
Была зима, когда в немой печали
Мрут птички в обездоленных лесах,
Во льду прозрачном рыбы застывали,
И солнце не сияло в небесах,
5 И даже ил озёр, чьи тёплы воды,
Как камень стал в застылости природы.
Тот кто богат, среди своих детей,
Сидит и смотрит на игру камина,
Но сколько бы в нём ни было огней,
10 Всё холодно, и крыша точно льдина;
Что ж чувствует лишённый этих льдин,
Кто нищ, кто стар, бездомен, и один!
