Тепломъ потянуло. На вѣткахъ снѣжинки
Растаяли, падая внизъ, какъ слезинки;
И снова замерзли въ холодные дни,
И кружевомъ снѣжнымъ повисли они.
110 Металася буря, сугробы вздымая
И волкомъ голоднымъ въ лѣсу завывая,
И сучья ломала въ порывѣ своемъ,
Весь міръ засыпая и снѣгомъ, и льдомъ.
И снова весна, и умчались морозы;
115 Но нѣтъ уже больше стыдливой Мимозы:
Одни мандрагоры, цикута, волчцы
Возстали, какъ въ склепахъ встаютъ мертвецы.
Теплом потянуло. На ветках снежинки
Растаяли, падая вниз, как слезинки;
И снова замёрзли в холодные дни,
И кружевом снежным повисли они.
110 Металася буря, сугробы вздымая
И волком голодным в лесу завывая,
И сучья ломала в порыве своём,
Весь мир засыпая и снегом, и льдом.
И снова весна, и умчались морозы;
115 Но нет уже больше стыдливой Мимозы:
Одни мандрагоры, цикута, волчцы
Восстали, как в склепах встают мертвецы.
Знала-ль Мимоза, что скрылась весна
И что сама измѣнилась она,
Знала-ль, что осень съ зимою пришла,
Трудно сказать,—но она умерла.
5 Дивная Нимфа, чьимъ царствомъ былъ садъ,
Чьимъ дуновеніемъ былъ ароматъ,
Вѣрно, грустила, когда не нашла
Формы, гдѣ нѣга стыдливо жила—
Чудная нѣга любви, красоты
10 И неземного блаженства мечты.
Но въ этомъ мірѣ суровой борьбы,
Горя, обмана и страха судьбы,
Въ мірѣ, гдѣ мы—только тѣни отъ сна,
Гдѣ намъ познанія власть не дана,
15 Въ мірѣ, гдѣ все—только лживый туманъ,—
Самая смерть есть миражъ и обманъ.
Знала ль Мимоза, что скрылась весна
И что сама изменилась она,
Знала ль, что осень с зимою пришла,
Трудно сказать, — но она умерла.
5 Дивная Нимфа, чьим царством был сад,
Чьим дуновением был аромат,
Верно, грустила, когда не нашла
Формы, где нега стыдливо жила —
Чудная нега любви, красоты
10 И неземного блаженства мечты.
Но в этом мире суровой борьбы,
Горя, обмана и страха судьбы,
В мире, где мы — только тени от сна,
Где нам познания власть не дана,
15 В мире, где всё — только лживый туман, —
Самая смерть есть мираж и обман.
