„Жить тяжко на свѣтѣ, а хочется жить!
И хочется видѣть, какъ солнце сіяетъ,
И хочется слушать, какъ море играетъ,
Какъ птичка щебечетъ, какъ вѣтеръ шумитъ,
Красавица-дѣва въ лѣсу распѣваетъ...
О, Боже мой, Боже, какъ весело жить!" (Пер. Чмырева.)
Борнсъ и Кондратовичъ не ограничивались идилическимъ воспѣваніемъ природы и народной жизни; они не только раздѣляли съ народомъ въ своихъ пѣсняхъ его радости и горе, его вѣрованiя и забавы, но и увлекались былымъ величіемъ Шотландіи и Литвы, подвигами королей и рыцарей, громкими пѣснями древнихъ бардовъ. Борнсъ пѣлъ, какъ умиралъ повѣшенный Макферсонъ, какъ шотландцы сражались подъ предводительствомъ Улласа, при имени котораго закипаетъ вся кровь въ шотландцѣ», какъ они бились съ войсками Эдуарда, принесшими съ собой цѣпи и рабство, и т. д. Патріотическое увлеченіе стариной было чрезвычайно сильно у Борнса въ первый періодъ его дѣятельности, пока на него не произвели сильнаго впечатльнія события и идеи французскаго переворота. То-же увлеченіе стариной мы видимъ и у Шевченка, который воспринялъ его отъ прежнихъ писателей, вродѣ Котляревскаго и Гулака, унаслѣдовавшихъ эти тенденціи еще отъ своихъ предшественниковъ XVII вѣка. Въ цѣломъ рядѣ пьесъ, изъ которыхъ даже маленькія могутъ быть названы поэмами, какъ, напр., превосходное стихотворение «Иванъ Подкова», Шевченко воспѣлъ старую казацкую волю, былую славу Украйны и оплакалъ ея падение.
Долго буря надъ Украйной
Злилась и шумѣла;
Долго, долго кровь степями
Лилась, багровѣла;
Лилась, лилась-и подсохла.
Степи зеленѣютъ,
Дѣды спятъ въ землѣ: могилы
Ихъ кругомъ синѣютъ.
Что за нужда, что высоки?
Ихъ никто не знаетъ,
Не омочитъ ихъ слезами
И не разгадаетъ.
Только вѣтеръ тиховѣйный
Прошумитъ надъ ними,
Да роса по-утру рано
Каплями своими
