Но каждый разъ, сама не знаю почему,
Признанье на устахъ невольно замирало.
Мнѣ страшно было, да. Я десять лѣтъ молчала,
Я десять лѣтъ забыть старалася сама,
Чѣмъ прежде я была, чтобъ не сойдти съ ума!
(Нервно прохаживается по сценѣ).
Отца на свѣтѣ нѣтъ. А Леночка? Жива ли
И помнитъ ли меня? Ей вѣрно запрещали
Молиться за сестру погибшую?..
(Съ волненіемъ).
Назадъ
Тому недѣли двѣ, недалеко отъ сада
Мнѣ какъ-то встрѣтилась большая кавалькада,
И женщина одна—ея лицо и взглядъ,
Я помню, живо такъ напомнили мнѣ Лену—
Что я, вся поблѣднѣвъ, на мѣстѣ замерла.
Но нѣтъ, не можетъ быть! Вѣдь я бы не могла
Узнать ее… Года большую перемѣну
Въ ней вѣрно сдѣлали…
Сударыня, букетъ
И билье-ду. Сейчасъ просили дать отвѣтъ.
Какая экстренность! Скажи, чтобъ подождали.
(Уходитъ въ домъ).
Но каждый раз, сама не знаю почему,
Признанье на устах невольно замирало.
Мне страшно было, да. Я десять лет молчала,
Я десять лет забыть старалася сама,
Чем прежде я была, чтоб не сойти с ума!
(Нервно прохаживается по сцене).
Отца на свете нет. А Леночка? Жива ли
И помнит ли меня? Ей верно запрещали
Молиться за сестру погибшую?..
(С волнением).
Назад
Тому недели две, недалеко от сада
Мне как-то встретилась большая кавалькада,
И женщина одна — её лицо и взгляд,
Я помню, живо так напомнили мне Лену —
Что я, вся побледнев, на месте замерла.
Но нет, не может быть! Ведь я бы не могла
Узнать ее… Года большую перемену
В ней верно сделали…
Сударыня, букет
И билье-ду. Сейчас просили дать ответ.
Какая экстренность! Скажи, чтоб подождали.
(Уходит в дом).
