Объятый истины возвышенною жаждой,
Да внемлетъ искреннимъ ученія словамъ!
Скорѣе говори. Вѣдь ты сіяешь намъ,
Какъ свѣточъ огненный надъ этою землею,
Объятой сумракомъ, и холодомъ, и мглою…
Внимая лишь тебѣ, разстался я съ женой—
Съ моею чудною красавицей Мирриной,
Оставилъ и поля съ цвѣтущею долиной,
Луга, омытые прибрежною волной,
И старый домъ отцовъ.
Мой другъ, такое рвенье
Чрезмѣрно.
(Къ аѳинянамъ).
Граждане! Стряхнемъ оцѣпенѣнье
Съ заснувшаго ума.
(Къ Антисѳену).
Ты спрашивалъ сейчасъ,
Любезный Антисѳенъ: ужели пробилъ часъ,
Когда приходится намъ заживо Аѳины
Оплакивать, и гдѣ скрываются причины
Паденья нашего?
Не правъ ли я? Увы,
Напрасно на войнѣ сражались мы какъ львы…
Прославили себя…
Объятый истины возвышенною жаждой,
Да внемлет искренним учения словам!
Скорее говори. Ведь ты сияешь нам,
Как светоч огненный над этою землею,
Объятой сумраком, и холодом, и мглою…
Внимая лишь тебе, расстался я с женой —
С моею чудною красавицей Мирриной,
Оставил и поля с цветущею долиной,
Луга, омытые прибрежною волной,
И старый дом отцов.
Мой друг, такое рвенье
Чрезмерно.
(К афинянам).
Граждане! Стряхнем оцепененье
С заснувшего ума.
(К Антисфену).
Ты спрашивал сейчас,
Любезный Антисфен: ужели пробил час,
Когда приходится нам заживо Афины
Оплакивать, и где скрываются причины
Паденья нашего?
Не прав ли я? Увы,
Напрасно на войне сражались мы как львы…
Прославили себя…
